Одновременно был значительно расширен круг лиц, пользующихся активными политическими правами; их стало теперь шестьсот. «В итоге,—заключает Аристотель, — в Массалии олигархический строй приблизился к политии, в Истре олигархия, в конце концов, обратилась в демократию, а в Гераклее власть от немногих перешла в руки шестисот граждан (έν Ηράκλειά δ' εξ έλαττόνωνείς έξακοσίους ήλΦεν [sc. ή ολιγαρχία])» (Pol., V, 5, 2, ρ. 1305 b 10-12).

Возможно, что число 600 было достигнуто путем удвоения прежнего числа членов аристократического совета: к 300 представителям дорийской знати (по 100 от каждой из фил) было добавлено 300 новых членов из числа просто богатых людей, которые, таким образом, были включены в эту аристократическую корпорацию на правах младшей знати.[383]

Возможно также, что именно тогда, если только это не было сделано в самом начале, знать должна была согласиться на учреждение новых военно-административных подразделений — сотен, которые, в отличие от фил, охватывали не только аристократов с их ближайшим окружением, но все вообще свободное население (Aen. Tact. 11, 10 а; ср. также выше).

Наконец, — впрочем совсем необязательно, что именно в это время,—знать должна была пойти еще на одну уступку: народ был допущен к участию в судебных разбирательствах. Более того, подобно тому, как это было в Афинах, развилась практика формирования судебных комиссий не из людей, непосредственно участвующих в управлении государством, занимающих правительственные должности, а из других и, должно быть, менее привилегированных лиц, что содействовало развитию демагогии и привело к новым потрясениям в государстве. «Иногда, — свидетельствует по этому поводу Аристотель (все в том же контексте, при рассмотрении причин переворотов в олигархических государствах), — сами олигархи занимаются демагогией среди черни». Например, «там, где суды пополняются не из числа правящих граждан (οπου τα δικαστήρια μή έκ τοϋ πολιτεύματος είσι), последние демагогически заискивают перед судом и производят государственный переворот, как в Гераклее Понтийской» (Pol. V, 5, 5, р. 1305 b 28, 33-36).

Все эти преобразования, совершенные на протяжении одного или нескольких отрезков времени, где-то в промежутке между концом VI и концом V в. до и. э., поколебали, но не уничтожили совершенно привилегированного положения гераклейской знати. Дело, однако, осложнялось, когда обнаруживался раскол в среде самой знати, как это могло быть уже в случае с только что упомянутым «заискиванием перед судом». Ведь этот случай упоминается Аристотелем именно в связи с разбором более общей ситуации, когда олигархический строй рушился вследствие обращения к демагогии самих олигархов. Распри в среде знати обыкновенно вспыхивали из-за стремления одних аристократов оттеснить других, причем поводом к взрыву бывал то оскорбительный отказ породниться, то злоупотребление правосудием. Последнее имело место в случае с неким Эветионом, или Эвритионом (имя персонажа передается по-разному в разных рукописях Аристотеля, который рассказывает об этом эпизоде). Политические противники обвинили его в прелюбодеянии и добились осуждения справедливого, но чрезмерного: выставили его на городской площади с колодкой на шее. У Эветиона, однако, судя по всему, нашлись заступники, и в результате в городе вспыхнула смута (Aristot. Pol., V, 5, 10, p. 1306 а 31 слл.).

Ослабляя знать, эти распри должны были содействовать успеху демократии. Возможно при этом, что в тот или иной момент в качестве переходной формы являлась к жизни и тирания. Свида (Элиан) упоминает о древнем тиране Эвопии, который якобы явился во сне Клеарху накануне возвращения этого последнего на родину (Suidas, s. v. Κλέαρχος = Aelian. fr. 86 Hercher: οναρ όρα παλαιόν Ήρακλεωτών τύραννον, Εύώπιον ονομα κτλ.). Впрочем, других упоминаний об этом Эвопии не сохранилось, и надо думать, что древняя тирания в Гераклее не была ни прочной, ни продолжительной.[384]

С помощью ли тирании, или без нее, но так или иначе народной партии временами удавалось добиться успеха. При этом известную роль в качестве дополнительного стимула могли играть и внешние воздействия, и, в частности, те, что без сомнения исходили от Афин в последней трети V в. до н. э. Напомним о резонансе, который могла иметь Понтийская экспедиция Перикла, о несомненном факте вхождения Гераклеи в Афинский союз в 425/4 г., наконец, о прямом вторжении афинян в Гераклеотиду (рейд Ламаха). Естественно предположить, что именно в этот период гераклейская демократия могла добиться успеха, — возможно, только временного, буквально на год или около того, но, может быть (что все-таки до конца не исключено), и более прочного, приведшего к длительному демократическому правлению.