О социальном и политическом строе Гераклеи мы располагаем немногими, но содержательными указаниями Энея Тактика и Аристотеля. Город конституировался как дорийское поселение. Граждане, как и у себя на родине в Мегарах, подразделялись на три филы. Однако наряду с этим традиционным для дорийцев членением существовало, тоже вероятно с самого начала, и другое деление, характерное именно для Мегар и их колоний, —на сотни (έκατοστύες). Последних было четыре, и, в отличие от фил, они служили, по-видимому, не кровнородственными, а военно-политическими подразделениями общины, такими примерно, какими были центурии у древних римлян (существование фил и сотен в Гераклее удостоверяет Эней Тактик, 11, 10 а; при истолковании текста Энея мы, вслед за Г. Апелем, исходим из рукописного чтения ούσών αύτοΐς τριών φυλών και τεσσάρων έκατοστ-ύων).[364]

О первоначальном политическом устройстве и социальной ситуации в Гераклее ценные указания дает Аристотель. В «Политике», обосновывая положение о том, что причиною свержения демократии чаще всего бывает наглость демагогов, Аристотель ссылается и на пример Гераклеи: «Упразднена была демократия (ό δήμος) и в Гераклее; тотчас же после основания этой колонии (μετά τον άποικισμόν εύΌύς) притеснявшаяся демагогами знать (οί γνώριμοι) удалилась в изгнание, затем изгнанники объединились и, возвратившись, упразднили демократию (τον δήμον)» (Pol. V, 4, 2, p. 1304 b 31-34, пер. С. А. Жебелева — A. И. Доватура).

Очевидно, основную массу переселенцев в Гераклее составили представители демоса, торговцы и земледельцы, по воле которых первоначальный строй стал демократическим. Однако насильственное утверждение и освоение чужой страны, ставшей отныне вместе со своим порабощенным населением доменом гераклеотов, их хорой, имели далеко идущие последствия для социального развития вновь основанного города: в новой общине рано обнаружились тенденции к социальному расслоению и розни. Как и в других местах, при основании Гераклеи активную роль вожаков могли сыграть выходцы из аристократических кругов. Завоевание прилегающей к городу территории и порабощение мариандинов сразу должны были превратить их самих и их ближайшее окружение в мощный слой военно-землевладельческой знати. Эта группа теперь противостояла остальной массе парода — земледельцам, оказавшимся менее предприимчивыми и получившим меньшую долю при разделе завоеванных земель, горожанам, торговцам и ремесленникам, самоустранившимся от участия в этом предприятии, позднейшим переселенцам, для которых это участие и вовсе было исключено.

Создавшаяся, таким образом, уже на первоначальной стадии социальная ситуация в Гераклее Понтийской была закреплена в последующем рядом объективных факторов. Развитое гераклеотами на завоеванной хоре высокопродуктивное сельское хозяйство — главным образом зерновое земледелие и виноградарство — стало важнейшей отраслью их экономики; даже развитие городских ремесел и морской торговли было обусловлено в Гераклее Понтийской успехами этой основной отрасли хозяйства.[365] Ведущая экономическая роль земледелия, в свою очередь, определила политическое засилие аристократии и относительную консервативность общественной жизни. Благодаря своему исключительному экономическому положению, благодаря своей многочисленности и сплоченности, а также связям с персидскими царями и сатрапами, всегда поддерживавшими аристократию, военно-землевладельческая знать добилась и долго сохраняла господствующее положение в гераклейском полисе. Она, как это следует из Аристотеля, рано свергла утвердившуюся первоначально в Гераклее демократию и, несмотря на некоторые уступки демократам в последующем, еще в середине IV в. до н. э. сохраняла значение господствующего сословия.

По своей природе этот класс гераклейского общества вполне, таким образом, соответствовал сиракузским гаморам. Но параллель с Сиракузами не ограничивается в данном случае только вершиною гражданского общества —она вполне распространяется и на его фундамент. Если военно-землевладельческая знать составляла высшее, в течение длительного времени господствующее сословие в Гераклее Понтийской, то местные варвары-мариандины являлись слоем-антиподом, той порабощенной земледельческой массой, на эксплуатации которой зиждилось и богатство и могущество гераклейских аристократов. Мариандины составляли туземное население гераклейской хоры. Это была, как теперь полагают, этническая группа смешанного анатолийско-фракийского происхождения. Ее первоначальное ядро составляли выходцы из северо-западной Анатолии, поселившиеся в стране, позднее названной «Мариандиния», еще на рубеже II—I тыс. до н.э. а затем смешавшиеся с массою хлынувших с запада фрако-вифинцев, которые постепенно поглотили их, но которым они успели передать свое имя.[366]

Античная традиция о мариандинах, достаточно богатая, представляет их как исконный туземный этнос, входивший в состав пестрых восточных монархий — Лидийского, а затем Персидского царств (см., в частности: Her., I, 28; III, 90; VII, 72). Ко времени появления греков на южном берегу Понта мариандины давно уже были оседлым земледельческим народом, как об этом можно судить, например, на основании легенды о Борме, сохраненной гераклейским историком Нимфидом (Nymphis ар. Athen., XIV, 11, р. 619 f—620 а = FgrHist 432 F 5). Они жили деревнями, причем некоторые из них, как, например, то поселение на месте будущей Гераклеи, о котором упоминается у Аполлония Родосского (II, 760), достигали уже значительных размеров, вследствие чего греки могли обозначать их своим словом «полис». Об этих «полисах» мариандинов, помимо Аполлония Родосского, упоминают также Гекатей Милетский (FgrHist 1 F 198) и Стефан Византийский (Steph. Byz., s.v. Πριολα). Этнополитическая структура мариандинов была, по-видимому, еще очень рыхлой: народ членился на племена, во главе которых стояли независимые друг от друга правители (ср. свидетельство Феопомпа — Theopomp. ар. Strab., XII, 3, 4, р. 542 = FgrHist 115 F 388), и все вместе должно было напоминать варварское общество на стадии «военной демократии».