— Нет. — Голова Бессонова моталась, рот разъехался в улыбке от уха до уха, обнажив редкие, частично золотые зубы. — Я давно не с ними, Коля. Ты был не дурак, Коля, — ты свалил первым. Я сбежал лишь через несколько месяцев после тебя. И мне это далось гораздо труднее. Они, правда, помнят обо мне. Не могут забыть почему-то. Но только вот не могут найти меня, старого пакостника. Пока не могут.

С этими словами Бессонов преодолел расстояние, оставшееся между ним и Краевым, и облапил Николая тощими, обезьяньими руками. Обнимаемый Краев стоял и моргал глазами. Он не мог сказать ничего, потому что не знал: верить тому, что слышит, или нет.

Леонид Бессонов был одним из его лучших друзей — еще в дочумном прошлом. В компании Бессонова звали Люком в честь Люка Бессона, почти однофамильца, известного французского кинорежиссера. Люк Бессонов славился не только экстравагантной внешностью Кощея Бессмертного. Он был также талантливым психологом, специалистом по заглядыванию в человеческие умы. Он аккуратно и умело вскрывал души, спрятанные в жесткие консервные банки комплексов и стереотипов. Он коллекционировал и систематизировал пороки и достоинства. Он раскладывал характеры по полкам и прикреплял к ним маленькие ярлычки с номерами. Он препарировал неразрешимые проблемы на глазах у их обладателей, расчленял их на отдельные части и показывал, как с ними справиться. И самое главное: он составлял тесты. Хитроумные анкеты, кажущиеся простыми столбцами предложений, слов или странных геометрических фигур, которые нужно было отметить или не отметить крестиками. Это казалось совершенно безобидной игрой. Но Краев знал: ничто не могло укрыться от всевидящего взгляда бессоновских тестов, проникающих до самых глубинных слоев человеческой психики, как излучение урана. Тесты были уникальной технологией Бессонова. Никто не знал, как он их составлял, каким образом расшифровывал. Но они раздевали человека до самых костей.

Каким был Бессонов в жизни? Приятным, безусловно. Профессионал общения с людьми, он мог найти подход к любому. Но Николай знал: Бессонов никогда не был лицемером. Он давно перешагнул через ту стадию собственного развития, когда лицемерие могло добавить что-то к освоению окружающих его человеческих ресурсов. Бессонов был неординарным интеллектуалом, но умудрялся оставаться в этой жизни естественным и свободным человеком. Он видел глубинную грязь, накопившуюся в душах людей, но не делал из этого трагедии. Он был ироничен, но никогда не использовал свое выдающееся чувство юмора в качестве оружия нападения. Его некрасивая телесная оболочка не отталкивала людей — светлая аура прикрывала ее и делала Бессонова одним из самых лучших собеседников на свете.

Таким вот был Люк. Краев сам привел его в команду Давилы. Это было необходимо прежде всего самому Николаю Краеву. Он хотел удостовериться, что совершил правильный поступок, согласившись войти в эту компанию, работать с этими людьми. И Бессонов не отказался. Краев был окрылен тогда решением Бессонова — он знал, что старый добрый Люк не может ошибаться. Именно Люк нашел того, кто являлся теперь самым влиятельным человеком в мире. Выбрал Петра Ивановича Волкова среди сотен писателей — анонимных кандидатов, не подозревающих, для чего им пришлось заполнить шелестящие листы анкет. И вот оказывается, что Бессонов ушел из команды. Да что там ушел — удрал и до сих пор скрывается в лесном подземелье. Ну да, Давила ведь не был его близким другом. Его не выпустили бы из России, как Краева. Что ему оставалось делать? Только уйти в подполье.

— Как же так, Люк? — грустно пробормотал Николай. — Как ты мог так ошибиться? Ты же никогда не ошибался… Почему ты сразу не понял, что кончится этим? Ладно, я — дурак, параноик… А ты должен был понять…

— Э, нет, милый мой! — Бессонов отстранился, покачал узловатым пальцем перед лицом Николая, не переставая улыбаться. — Передо мной стояла простая и ясная задача — выбрать оптимальную кандидатуру из тех, кого вы мне предложили. И я с этой задачей справился блестяще. Разве плох наш президент? Умен, даже мудр. Интеллигентен. Спокоен. Обладает твердым, но не жестоким характером, умеет находить компромиссы и в то же время проводить собственную линию. Достаточно демократичен. Любим народом — не показушно, а истинно. Это замечательный президент, Коля! Нам очень повезло. Повезло…

— Ну так в чем же дело? Почему ты сидишь в этой земляной дыре? Почему ты не пойдешь к этому замечательному президенту и не скажешь: «Здравствуйте, Петр Иванович! Это я, Леонид Бессонов. Вы должны меня помнить». И он, конечно, тебя вспомнит — не сможет не вспомнить человека, который ткнул в него корявым пальцем и сказал, что именно он станет президентом. И конечно, обеспечит тебя теплым местечком у себя под боком. Или, по крайней мере, предоставит тебе свободу…

— Есть одна проблема, — сообщил Бессонов. — Маленькая, я бы сказал, проблемочка, не дающая мне возможности осуществить твое гениальное предложение. Дело в том, что я считаюсь повстанцем. Точнее, лидером повстанческого движения на территории Российской Федерации.

— Считаешься? А на самом деле как?

— А на самом деле так оно и есть. Поэтому президент не может предоставить мне свободу большую, чем у меня есть. Он может только отнять ее у меня. А я, Коля, люблю свободу. Есть у меня такая слабость.

Подозрительный шум раздался в конце коридора — там, откуда только что появился Бессонов. Шум перешел в топот быстрых ног — и вот уже к Краеву неслась знакомая фигурка, летела, почти не касаясь земли. Она умела летать. Она бросилась на него, чуть не сшибив с ног Люка, некстати оказавшегося на пути, и повисла у Краева на шее. Николай стоял и сопел носом. Скупая мужская слеза почти вытекла с его правого глаза, но он заморгал ее быстрым движением века и отправил обратно в слезный канал.

— Ты живой. — Лиза внимательно осматривала Краева, даже, кажется, обнюхивала его — не попахивает ли мертвечинкой? — Живой. И ты — здесь. Я не верила. Я думала, что все будет гораздо хуже. Я думала, тебя расстреляют прямо там, около машины.

— Нет, что ты, Лисенок. Это не входило в их планы. — Краев крепко держал Лизу за руку — все еще боялся, что она вдруг снова исчезнет. — Я только не могу понять — почему эти сволочи пытались убить вас? Убить без суда и следствия? Приволокли с собой полумеха…

— Они решили, что мы — повстанцы. — Салем подходил в развалку, держа на плече длинный металлический ствол — то ли огнемет, то ли даже портативную ракетную установку. Диана следовала за ним. — Или что мы имеем склонность к тому, чтобы стать повстанцами. Наша группа давно была у них на плохом счету. Короче говоря, с нами решили не церемониться.

— А теперь? Что теперь? Вы по-прежнему утверждаете, что вы — не повстанцы?

— Нет в России никаких повстанцев. — Высокая фигура Крюгера выросла за спиной Салема. — Есть только люди, которые владеют информацией в различной степени. Информацией о том, что происходит в этой стране на самом деле. Тот, кто знает слишком много, и есть самая нежелательная личность для тех, кто занимается профессиональным оболваниванием. Обараниванием. Не знать ничего лишнего — вот лучший способ жить в этой стране безбедно и безопасно. Животрупы ненавидят «правильных» и мечтают пустить их кровушку широкой рекой. Террористы и подпольные эмигранты шуруют по бараньим городам, спасаются от метаморфов из Инкубатора, которые охотятся за ними, как гончие псы. Иногда террористы убивают этих полумехов, параспосов, бегунов-долгоногов. Убивают и вставляют им в глотки цветочки зверобоя, потому что верят, что таким образом окончательно прерывают их жизнь. Но они не опасны — ни животрупы, ни террористы, ни эмигранты. Потому что деятельность их питается мифами, созданными ими же самими. Их нетрудно выловить и переделать потом в Инкубаторе в тех же метаморфов. Опасен тот, кого переделать уже нельзя. Тот, кто владеет настоящей информацией. С такими не церемонятся. Их не отлавливают. Их просто убивают.