Второй звонок — знакомцу из юности.

Жизнь научила ее, что ненужных контактов не бывает. Любых людей из прошлого, даже самых неприятных, на всякий случай нужно хранить «про запас».

Человеку, которого пообещал прислать знакомец, она назначила личную встречу в метро.

То, о чем она намеревалась его попросить, тянуло на уголовку, обсуждать такое по телефону было бы рискованно.

За требуемую услугу она намеревалась щедро заплатить.

Третий звонок был Дане.

Покидав в новый чемодан косметику, пару брюк, свитеров, джинсы, смену обуви и все отобранные и купленные для отпуска вещи, Инфанта положила в сумочку необходимые для поездки документы и все имевшиеся в сейфе деньги — рубли и валюту.

Обойдя дом, она убедилась, что ночью, в полубессознательном угаре, тщательно отмыла в нем каждый сантиметр, уничтожив следы крови.

Затем уложила в ящик разбросанные в столовой инструменты и сунула его под раковину. Выключила из розеток электроприборы, проверила краны и окна.

Осталось только придумать, чем объяснить Дане свое внезапное желание до отъезда на Бали пожить у него.

Она бросится ему на шею и посетует, как опрометчиво и глупо поступила, напившись вчера с подружками.

Похмелье вызывает у нее затяжные панические атаки, она боится каждого шороха и физически не может ночевать в доме одна!

Инфанта была уверена, что ее скептичный и немногословный, но гиперчувствительный к тонким настройкам любимый, который сорок дней после смерти матери ждал ее возвращения с работы, поймет, пожалеет, и, в преддверии романтического путешествия, не выставит ее за дверь.

* * *

За ужином, состоявшим из невкусного, из старой капусты, салата и более-менее сносных готовых куриных котлет, благодаря Анькиной беспечной болтовне, Самоваровой удалось восстановить нормальный контакт с доктором.

Переглядываясь между собой и снисходительно улыбаясь, Варвара Сергеевна и Валерий Павлович выслушивали Анькины эмоциональные монологи о скверной погоде, плохо одетых французах и выживших из ума музейных билетершах.

Наконец, выпустив пар, дочь доела ужин, попила чая и, еще о чем-то поворчав в дверях, ушла в свою комнату.

— Что тебя гложет? — как только она вышла, без предисловий спросил Валерий Павлович.

— Что это Анюта так резко ушла? — не глядя на него, ляпнула Варвара Сергеевна.

— Сериал свой пошла досматривать. Она только что подробно пересказывала нам сюжет. — Валерий Павлович не сводил с нее своего особо внимательного, осточертевшего ей за последнее время взгляда.

— Да я что-то выпала, задумалась… Она всегда столько болтает, невозможно все переварить.

— Варь, ну перестань ты уже!

— Что перестать? — Она неестественно улыбнулась и, вцепившись в заварочный чайник, следила за своей напряженной, подрагивающей рукой.

— Так вести себя.

— А как я себя веду? — плеснув в свою чашку немного чая, деланно пожала плечами Варвара Сергеевна.

— Ты ведешь себя отстраненно и замкнуто. Практически с нашего переезда в этот дом я пытаюсь выяснить, что тебя беспокоит, но, кроме истории о мусорных мешках и последовавшим за этим вандализме с камерой, я так ничего и не услышал.

— И что, разве этого не достаточно?! — Самоварова прятала от Валеры пылавший обидой взгляд.

— Ты общалась с участковым?

— Нет.

— Почему?

— Представь себе, было некогда.

«Поздно…» — упрямо стучало в ее голове.

Слишком многого не знал Валерий Павлович, потому что…

Да потому что с самого начала ей не поверил!

И к тому же поперся со своей «сложной пациенткой» в кафе!

Она привстала и, взявшись за горло, кашлянула.

— Нездоровится мне.

— Как давно? Температура?

— Температуры нет. Ларингофарингит, вероятно, по холоду обострился.

Встав к Валере полубоком, она принялась собирать со стола оставшуюся посуду.

— Сходи к врачу. И на балкон не бегай.

— Я там сегодня не была! — не моргнув глазом, соврала Варвара Сергеевна, до прихода доктора простоявшая на холоде с полчаса.

— Ладно, — вздохнул доктор, — слушать твои речи о том, что все доктора тупицы или жулики, я не хочу. Пойдем-ка спать.

В постели Варвара Сергеевна скорее для вида почитала книгу, а Валерий Павлович с интересом — какую-то статью в инете.

Погасив прикроватную лампу, доктор придвинулся к ней вплотную.

Он снова был настойчив и нежен.

За все время близости ни один из них не проронил ни слова.

«Как было бы здорово, если бы мужчина и женщина общались без слов…» — думала Самоварова под мерное сопение моментально задремавшего Валеры.

«Любовь разрушают слова. Они рождают обиды и комплексы. А это рождает гнев. Гнев заставляет сомневаться в выборе. Сомнение, как коррозия, незаметно, но верно разъедает радость взаимодействия».

Пока медленно, под счет, дышала, чтобы наконец заснуть, решила как можно меньше разговаривать с доктором пока не отыщет того, кто умело превращал ее, до недавнего времени довольную жизнью женщину, в издерганную, боявшуюся заходить в собственный подъезд невротичку.

* * *

То ли от магазинных котлет, то ли от непрекращающегося даже во сне напряжения у Самоваровой расстроился желудок.

После завтрака появилась слабость, не помог взбодриться и кофе.

«Только такая упрямая дура, как ты, может с расстройством пить кофе», — безразлично отметила про себя Варвара Сергеевна и поставила на огонь вторую турку.

Она подошла к окну и отдернула тюлевую, успевшую посереть после весенней стирки занавеску.

«Надо бы их снять да простирнуть».

Пока жили с Анькой вдвоем, генеральная уборка в квартире проводилась от силы раз в год.

С появлением в доме мужчин все изменилось в лучшую сторону: Анька или Олег в свой выходной постоянно пылесосили квартиру, полочка и зеркало в ванной теперь всегда блестели, а кошек дочь регулярно вычесывала.

Решив не откладывать дело в долгий ящик, Варвара Сергеевна подставила табурет и залезла на подоконник. По закону подлости мобильный, лежавший на кухонном столе, тут же разлился противными переливами арфы.

Пришлось слезать и отвечать на звонок.

Это была хохлушка-молдаванка.

Возбужденно ссыпая в ее ухо слова, она настаивала на том, чтобы Варвара Сергеевна не медля пришла в квартиру и посмотрела на унитаз и раковину, которые знакомый прораб отдавал за полцены.