— Вы хорошо знакомы с этим человеком? — невролог кивнула головой в сторону доктора.

— Достаточно, — Варвара Сергеевна пошевелила рукой с воткнутым в вену катетером. — А что там за лекарство? — Она с опаской покосилась на пузырь, прикрепленный на штакете.

— Мексидол.

— Понятно…

Самоварова не знала или просто не помнила, что такое мексидол, но что-то ей шепнуло, что это лекарство не опасно.

«Ма-ма, ма-ма» — явственно раздался за стеной сиплый, задыхающийся старушечий голос.

Невролог заговорила чуть жестче и громче:

— Вы можете сказать, как зовут этого человека?

— Миронов Валерий Павлович! — окончательно разозлилась Самоварова.

С чего бы этой врачихе влезать в ее личную жизнь?!

— Он психиатр из районной поликлиники, — нахмурившись, добавила она, видя, что ее ответ не слишком устроил.

Рассказывать, что по окончании приема Миронов пригласил ее в кафе, было бы по отношению к Валерию Павловичу неэтично. Его коллега могла сделать неверный вывод о том, что он нарушил врачебную этику. А рассказывать предысторию об убийстве в отеле было бы совсем уж лишним.

На место преступления в качестве частного консультанта ее вызвал полковник Никитин.

Психиатр жил в соседнем с отелем доме, и увиделись они впервые рядом с местом преступления — Миронов толкался среди прочих любопытствующих жильцов окрестных домов, и первую попытку познакомиться с ней предпринял вовсе не на приеме, а как раз в то майское утро[2].

Днями позже они случайно встретились в его кабинете.

— Варвара Сергеевна, — женщина демонстративно захлопнула крышку планшета и убрала его за спину, — расскажите все, что вы помните. Это сейчас очень важно.

«Ма-ма, ма-ма», — захрипело за стеной.

— Там кто-то есть? — опасаясь, что у нее галлюцинация, осторожно спросила Самоварова.

— Там бабуля, тяжелая. На последнем издыхании. Не обращайте внимания, — будто речь шла всего лишь о зудящем комаре, объяснила доктор.

Самоварова нахмурилась еще больше.

— Что рассказать?

— Как давно и хорошо вы знаете Валерия Павловича?

— А почему он сам не может сказать? — недружелюбно ответила Варвара Сергеевна, чувствуя в этом любезном допросе какой-то подвох.

— Потому что нам важна не его, а ваша версия.

Все это время Самоварова старательно не смотрела на Валерия Павловича.

Дело было не столько в том, что он был явно заодно с этой женщиной, а в том, что она понимала, что выглядит неважно.

— Вы знаете… при всем уважении, я позволю себе не отвечать на личные вопросы.

— Значит, все-таки личные? — неожиданно улыбнулась невролог и снова переглянулась с доктором.

— Варь… — Валерий Павлович, скрипнув стулом, привстал и уж было собрался к ней наклониться, но врачиха жестом остановила его порыв.

— Я задам вопрос иначе, — не отступала невролог. — Когда вы видели Валерия Павловича в последний раз?

Самоварова задумалась.

В ее голове пронеся вихрь из ярких картинок.

Настолько ярких, что она даже почувствовала запахи.

Май, сирень, кафе, лавандовые эклеры, хлористо-спертый запах поликлиники, поломанные сигареты на столе у доктора, теплый дождь, мосты, каменные львы и пегасы, Шопен, созвучный дождю скрипучий диван…

У него взрослый сын, у нее взрослая дочь.

От него давным-давно сбежала во Францию жена, а сама она полжизни в разводе.

Когда же она могла его видеть перед тем, как очутилась здесь?

Сомнений не было, она с ним переспала!

Любила ли она его?

Она пока не понимала, но точно знала, что была знакома с ним еще до своего рождения…

Но при чем здесь эта женщина в белом халате?! И как ее назойливые вопросы могут быть связаны с тем, что она вновь загремела в больницу?!

«Ма-ма, ма-ма», — вновь захрипело из-за стены.

Самоварова натянула по шею одеяло. В соседней палате недовольно хлопнула дверь, затем послышался усталый голос медсестры.

— Утром меня возили на обследование. Что там с результатами? — давя в себе страх, спросила Самоварова.

— Вам сделали МРТ головного мозга. Этим занимается наш диагност, как только будет описание, я сразу же сообщу, как и результаты ваших анализов, — четко и сухо выговаривая слова, пояснила невролог.

— Но я не просила делать мне МРТ!

— В этом была необходимость, — тревожно чеканила слова врачиха.

Самоварова исподтишка посмотрела на доктора.

Вид у него был невеселый.

— Давайте закончим. Я бы поспала, — прикрыв рот рукой, Варвара Сергеевна, не желая выдать страх, демонстративно зевнула.

— Хорошо. Вы хотите завтра увидеть вашу дочь?

— Хочу! — и она отвернулась к стене.

Заскрипели стулья, и посетители покинули палату.

Как только за ними прикрылась входная дверь, Самоварова подскочила на кровати и выдернула пластиковый переходник, соединявший трубку с воткнутым в ее вену и залепленным пластырем катетером.

Набросив трубку на штакет, она подбежала к двери.

Осторожно приоткрыв, напряженно ловила выставленным в щель ухом долетавшие обрывки разговора.

— Случай, конечно, интересный, — оживленно говорила невролог. — Ждем результатов МРТ, но, судя по клинике, опухоли или инсульта нет. Скорей всего, это действительно по вашей части.

— Почему я не могу поговорить с ней наедине? Это могло бы дать другие результаты. Варвара человек… достаточно замкнутый, да и ее профессиональное мышление нельзя сбрасывать со счетов. Это как рефлекс. Следователь привык больше слушать, чем говорить, — горячился Валерий Павлович.

— Но мы же обсуждали это вчера! Пока мы не поймем, что произошло в ее голове, ей лучше не испытывать волнений.

— А как быть с ее дочерью? Анна очень эмоциональна.

— Проинструктируйте ее. Пусть задает наводящие вопросы, но ни в коем случае не подыгрывает. Повторюсь: сейчас это очень важно, чтобы мы понимали истинную картину.

Когда слов удалявшихся по коридору стало не разобрать, Варвара Сергеевна закрыла дверь.

Она внимательно осмотрела палату.

Дверь при входе вела в крошечный санузел с унитазом, раковиной с зеркалом и крошечной душевой кабинкой в углу.

Напротив кровати примостился небольшой холодильник, рядом — тумбочка, на окне трепыхались короткие пластиковые жалюзи.