Власов отвечал, что теперь он не один, за его спиной — Русское освободительное движение, и он не может обмануть соратников. О том, что он не может разочаровать обаятельную Хейди Биленберг, в постели которой потратил столько сил, убеждая СС в своей готовности к сотрудничеству, Власов своим «ангелам» не говорил.

Не говорил он и о том, что само Движение ожило, стало самостоятельным и не может зависеть теперь ни от чьих — в том числе и самого Власова — советов и пожеланий.

«Ангелы» из ведомства Гелена понимали это и сами.

Встреча Власова с Гиммлером, как утверждает Штрик-Штрикфельдт, переменила все. На Штрик-Штрикфельдта обрушился шквал телефонных звонков и просьб о встречах от промышленников и из министерства Шпеера.

— Это очень важно и спешно, — говорили они. — Речь идет о том, чтобы получить информацию о власовском движении из первых рук. Власову, может быть, удастся помочь. И нам тоже!

Ну, а Гелен — ему чудом удалось уберечься от репрессий, последовавших после 20 июля! — ине скрывал своего разочарования.

Грустно было не только ему.

«Надежда на возможность преображения каждого человека привела меняй к Власову, — пишет Штрик-Штрикфельдт в своей книге. — Ею мы питались все это тяжелое время. И вот эта надежда была мертва. Я сказал Власову, что у меня из-под ног выбита почва и что мои внутренние силы иссякли».

— Вы напрасно надеетесь, — сказал Власову Штрик-Штрикфельдт. — Ни Гиммлер, ни Гитлер не переменятся. Слишком поздно ожидать изменения хода войны.

— Если бы Германия продержалась еще 12–15 месяцев, у нас было бы время создать достаточно мощный военный кулак, — сказал Власов. — Этот кулак с поддержкой вермахта и малых европейских народов мог бы составить нечто, с чем Америка и Англия, так же, как и Москва, стали бы считаться. Но этого времени у нас не будет.

— Я вижу только один выход, Андрей Андреевич. Вы должны ехать в Прагу и обнародовать манифест. Тогда весь свободный мир услышит о вас. А когда пражские церемонии закончатся, вы должны уйти, заявив, что национал-социалистическое правительство не сдержало данных вам обещаний. Только так вы можете заложить фундамент для будущего развития. Я знаю, что это легко сказать и трудно сделать. Без сомнения, это приведет вас в лагерь или в тюрьму. Но Русское освободительное движение будет жить.

— Жалко, что уже нет Зыкова, который мог бы сказать свое слово, — ответил Власов и сделал паузу, чтобы «домашний святой» мог вспомнить о грустной судьбе «наркомзятя». — Может быть, еврей нашел бы выход. Он всегда чуял его. А я выходы искать не умею и не хочу, когда миллионы людей[78]надеются на Власова.

Я не могу бросить их, я должен идти по этому пути до горького конца.

— Он не уйдет от Гиммлера… — выслушав Штрик-Штрикфельдта, сказал проницательный Гелен. — Значит, сейчас нужно хотя бы не допу стить, чтобы СС забрал и вас. Прежде всего вы должны исчезнуть из поля зрения. Вы поедете в Померанию, где будете писать историю власовского движения. А там посмотрим. Я отдам необходимые распоряжения.

Штрик-Штрикфельдту дали адрес поместья в Померании.

«В одинокой усадьбе господина Кортюма меня приняли сердечно. Кортюм был в курсе дела. Мне предоставили уютную комнату, и я смог сразу приступить к работе».

— Вильфрид Карлович — моя совесть, — часто говорил Власов. — Когда он меня убеждает, нет возможности не согласиться с его доводами. В нашем кругу он выполняет роль домашнего святого. Он — наша святыня. Я твердо убежден, что он готов ко всему, чтобы продвигать вперед наше задание.

Однако прощание Власова с «домашним святым» прошло сухо.

«Поведение Власова, — свидетельствует Фрелих, — стало для меня еще одним доказательством влияния на него советской школы, а именно: не следует выражать симпатии другу, попавшему в немилость, это ему все равно не поможет».

И вот наступило 14 ноября 1944 года — день, которого так ждал Андрей Андреевич Власов.

В Праге, во дворце Храдчане был создан Комитет освобождения народов России.

Открыл собрание профессор Сергей Михайлович Руднев[79]. Он плакал, произнося речь.

Стоя за столом, генерал Власов прочитал доклад.

Слева от Власова сидели генералы Трухин и Жиленков, справа — профессор Руднев, генерал Малышкин, профессор Богатырчук[80].

После заседания Карл Герман Франк — министр Богемии и Моравии — дал во дворце Черни торжественный банкет на шестьдесят человек.

Ужин был богатый, вино лилось рекой. Многие не устояли, но Власов держался. Весь ужин он почти не пил.