– А отыскалось соответствие ДНК для Марио? – спросил Шарко.

– Увы, нет. Марио – ребенок ниоткуда и наверняка таким и останется, как тысячи других. Единственное, что когда-либо сходило с его уст, – это женское имя: Флоренсия.

Мобильник Шарко зазвонил, Люси. Он перевел его на беззвучный режим.

– Извините. Так вы говорите, Флоренсия? Его мать?

– Поди знай.

– И Марио уже был слепым, когда вы его подобрали?

Гонсалес открыл застекленную дверь. Руки Марио застыли на плотной бумаге, по которой бежали рядами группы выпуклых точек.

И он медленно повернулся.

Его веки наполовину прикрывали две глубокие ямы.

Две черные дыры, зиявшие на его лице, как два пересохших колодца.

У Марио совсем не было глаз.

– А как ему не быть слепым? – только и ответил Гонсалес.

Центр «Геномика» затесался прямо посреди промышленной зоны Кослада на северной окраине Мадрида.

По счастливой случайности от международного аэропорта Барахас его отделяло всего четыре километра. Так что перед своим возвращением во Францию Камиль и Николя вполне могли прогуляться пешком, избежав ада мадридского уличного движения. Конечно, в таком случае испанскую столицу они увидят только в иллюминатор самолета, но по большому счету им на это было плевать. Они тут оказались не ради туризма.

Здание было внушительным – прямоугольное, трехэтажное, этакий мастодонт из стекла и металла. Согласно информации, которую Камиль собрала в Интернете, это учреждение, основанное в 1990 году, стало лидером Испании по технологии анализа ДНК и имело представительства в тридцати семи странах мира. Идентификация для судмедэкспертизы, диагностика инфекционных заболеваний, поиск людей с помощью взятия проб для анализа прямо на месте или же с помощью специальных наборов, которые можно было заказывать онлайн.

Они катили за собой свои чемоданы на колесиках и не говорили о вчерашнем эпизоде, предпочитая пока отставить его в сторону. За несколько часов, проведенных вместе, Николя смог сполна осознать хрупкость молодой женщины и ее глубокие душевные раны, которые скрывались за внешностью воительницы.

Направляясь сюда, они наивно надеялись, что будут тут одни. Но, оказавшись внутри, изрядно удивились, обнаружив настоящую толпу: больше всего это напоминало полицейский участок во время мятежа. Люди ждали, сидя на скамейках, или маялись у стойки регистрации, где работали всего две девушки, к которым выстроилась длиннейшая очередь. Камиль и Николя прошли прямо к ее голове, вызвав недовольное ворчание ожидающих. Николя показал свое трехцветное удостоверение регистраторше: дескать, он ведет полицейское расследование и хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто занимается детьми, похищенными франкистским режимом.

– Как и все эти люди, – со вздохом отозвалась молодая женщина.

Она куда-то позвонила, сообщила, кто такой Николя Белланже, и послала его на второй этаж. Двигаясь по стрелкам указателя: «Perfil genético para búsqueda de familiares» («Генетический профиль для поиска родственников»), они вскоре оказались в зале ожидания. Врач, предупрежденный о приходе французских полицейских, должен был принять их как можно скорее.

Там тоже было полно народа – по большей части одиноких женщин лет пятидесяти. На стойках были разложены пояснительные брошюры и множество разноцветных листков с логотипом ANADIR. Даже не владея испанским языком, эту аббревиатуру было нетрудно понять: Asociación Nacional de Afectados por Adopciones Irregulares.[13]

Николя знал, до какой степени подобные лаборатории были завалены запросами. Во Франции иногда приходилось ждать по полгода, чтобы получить результаты теста ДНК после ограбления, хотя сам анализ занимал всего несколько часов. Здесь, в Испании, наверняка понадобятся еще годы и много энергии, чтобы собрать воедино сотни тысяч членов разлученных семей.

Через десять минут какой-то мужчина окликнул Николя. На его бедже значилось: «Д-р Мартинес Фернандес». Настоящий клон братьев Марио.[14] На приличном английском он пригласил Камиль и Николя проследовать в его кабинет, заваленный бумагами чуть не до потолка. Рассмотрев удостоверение Николя, доктор спросил, можно ли снять с него копию, дескать, вопрос безопасности.

Николя подождал, пока Фернандес вернет ему удостоверение, и объяснил ситуацию, показав фото Марии Лопес: ему надо знать, приходила ли сюда эта женщина и удалось ли ей найти своего ребенка.

– Вам известно, в каком городе она живет? – спросил Фернандес, стуча по клавишам своего компьютера.

– В настоящее время она в психиатрической лечебнице, – откликнулась Камиль. – Но еще несколько месяцев назад жила в Матадепере.

– Отлично.

Он ввел данные и подтвердил запрос. Камиль и Николя внимательно следили за каждым его движением.

– Да, в нашей базе значится Мария Лопес из Матадеперы.

Он задвигал своей мышкой, правда без особого воодушевления. Воскресенье, летний день, а Фернандесу еще предстояло перелопатить кучу ходатайств. А его это уже достало, судя по замедленным жестам.

– Она сдала образец своей ДНК еще во время первой кампании, когда пытались привлечь внимание общественности к проблеме, которой занимался ANADIR. Это было в Валенсии, в начале две тысячи одиннадцатого. Образец перенесли сюда в феврале того же года и зарегистрировали в базе под этой датой.

Он кликнул мышью, открыв другое окно, и едва заметно нахмурился:

– Надо же, есть соответствие… Родственная связь «мать – сын», подтвержденная анализом ДНК.

– О ком идет речь?

– О некоем Микаэле Флоресе, отправившем нам образец своей ДНК с помощью созданного нами набора для взятия мазка. Это стоит сотню евро, но избавляет от необходимости приезжать самому. Мы зарегистрировали образец как пришедший из Франции в июле две тысячи одиннадцатого года.

Французы переглянулись, и взволнованная Камиль откинулась на спинку стула. На самом деле эта гипотеза ее и не оставляла. Значит, Микаэль точно был биологическим сыном Марии Лопес. Им она была беременна, судя по фото, сделанному в Casa cuna.

Но как он при этом мог родиться в парижской больнице Ларибуазьер?

Разве что…

Внезапно шестеренки в ее голове сцепились и завертелись. Она извинилась перед врачом, сказала, что через пару минут вернется, и увлекла Николя в коридор. Ей надо было сию же минуту поделиться тем, что она вдруг почувствовала, растолковать свои умозаключения, пока не потеряла нить.

– Помнишь фотографии беременной матери, а потом ребенка примерно месячного возраста в семейном альбоме?