Пузырей, растущих в размерах, достигающих величины спутников Джиджо. Сверкающих. Древних. Лишенных возраста.

Пузырей, полных дистиллированными чудесами… запечатанных временем.

И больше ничего.

Увы, что еще можно спросить? Кто мы, как не любители – одна из сторон игры? Фвхун-дау и Ум-Острый-Как-Нож указывают, что даже этот “ключ” мог быть искусно вложен в сознание постигающего, чтобы отвлечь нас парадоксом.

Но в такие времена, когда реуки и Святое Яйцо нас как будто покинули, утопающий хватается даже за такой тонкий стебелек.

В своем послании Ариана обещает послать помощь другого рода. Специалиста, чье мастерство может поставить нас вровень с нашими врагами и, может быть, даже заставит их торговаться.

О, Ариана, как мне/нам не хватает твоего лукавого оптимизма! Если бы с неба упал огонь, ты увидела бы в этом возможность обжигать горшки. Если бы весь Склон задрожал, а затем погрузился в страшные глубины Помойки, ты нашла бы и это событие полным возможностей!

Вопреки строжайшим приказам днем укрываться, пароход “Гофер” побил все свои прежние рекорды, идя вверх по течению от города Тарек, преодолевая весенний разлив Бибура; котлы его стонали, поршни бились о корпуса – могучая сила, с которой на Джиджо мог сравниться только другой пароход “Крот”. Символ великой человеческой технологии, эти пароходы оставались непревзойденными даже искусными урскими кузнецами, которые трудятся в высокогорных вулканах.

Сара вспомнила свое первое плавание, когда в возрасте пятнадцати лет была направлена на обучение в Библос. Как она гордилась своими новыми познаниями, особенно способностью каждый лязг и пыхтение парового двигателя рассматривать в терминах температуры, давления и единиц силы. Уравнения словно укрощали шипящее чудовище, превращая его отчаянный рев в некое подобие музыки.

А теперь все это испорчено. Клепаные корпуса и пульсирующие балансиры кажутся теперь примитивными приспособлениями, чуть более передовыми, чем каменный топор.

Даже если звездные боги улетят, не сделав ничего из тех ужасных вещей, которые предсказывает Ариана Фу, они уже причинили вред, развеяв наши иллюзии.

Только одному человеку, казалось, все равно. Незнакомец держался возле пышущей, напрягающейся машины, всматривался в балансиры, жестами просил, чтобы инженерная команда открыла большой корпус и позволила ему заглянуть внутрь. Вначале люди из команды опасались его странного поведения, но вскоре, вопреки его неспособности говорить, ощутили родственную душу.

Сара заметила, что жестами можно объяснить очень многое. Еще один случай приспособления языка к потребностям момента – почти так же колонисты на Джиджо приспосабливали известные им формальные галактические языки, когда люди представили им полмиллиона текстов, напечатанных преимущественно на англике, языке, созданном словно из сленга, жаргонов, каламбуров и двусмысленностей.

Это искаженное зеркальное отражение того, что происходило на Земле, где миллиардолетняя грамматика толкала людей к порядку. В обоих случаях движущей силой служила почти полная монополия на знания.

В этом есть очевидная ирония. Но Сара знала и другую, ее собственную теорию относительно языка и Шести, настолько еретическую, что взгляды Ларка по сравнению с ней казались абсолютно ортодоксальными.

Может, прошло время моего возвращения в Библос, доклада о работе… и подтверждения всего, чего я боюсь.

Незнакомец казался счастливым. Он был погружен в общение в инженерами, а Ариана Фу внимательно наблюдала за ним из своего инвалидного кресла. Поэтому Сара покинула шумное машинное помещение и направилась на нос корабля, где густой туман раздвигался стремительным движением “Гофера”. Из-за клочьев тумана на юге и востоке виднелись сверкающие вершины Риммера – там решается судьба Шести.

Как удивятся Ларк и Двер, увидев меня!

О, они, наверно, закричат, что я должна была оставаться дома в безопасности. А я отвечу, что у меня есть работа, не менее важная, чем их, и они не должны гордиться своим мужским полом. И мы все постараемся изо всех сил не показать, как мы рады встрече.

Но прежде всего мудрец Фу организовала эту поездку, чтобы проверить свои предположения относительно Незнакомца, вопреки инстинкту Сары, который не позволял вредить раненому.

Этот инстинкт причинил мне немало неприятностей. Не пора ли умерить его разумом?

В одном древнем тексте это называется “манией вскармливания” и было вполне применимо, когда ребенком Сара лечила раненых животных и птиц в лесу. Возможно, это не представляло бы никакой проблемы, если бы она последовала обычному для женщин Джиджо жизненному образцу, у нее появились бы дети и уставший муж-фермер, и все они требовали бы ее внимания. Зачем, в таком случае, стимулировать материнский инстинкт? И никакого времени для других интересов – особенно без сберегающих силы и время приспособлений, описанных в земных сказаниях. Сара, хоть и не очень красивая, знала, что преуспела бы в такой скромной жизни и сделала бы счастливым какого-нибудь простого честного мужчину.

Если бы простая жизнь была тем, чего я хочу.

Сара попыталась отбросить волну интроспекции. Причина ее испуга очевидна.

Библос. Центр человеческих надежд и страхов, фокус силы, гордости и стыда, место, где она нашла любовь – или ее иллюзию и потеряла ее. Откуда перспектива “второго шанса” обратила ее в паническое бегство. Ни в каком другом месте не испытывала она подобной смеси подъема и клаустрофобии, надежд и страха.

Увидим ли мы его, миновав последний поворот?

Если каменные крыши уже обрушились…

Сознание ее отшатывалось от невыносимого. Чтобы отвлечься, она достала черновик своей второй работы о языках Джиджо. Пора подумать, что сказать мудрецу Боннеру и другим, если они возразят ей.

Что я делаю? Демонстрирую на бумаге, что хаос может быть формой прогресса. Что шум может быть информативным.

С таким же успехом могу сказать им, что черное это белое, а верх это низ!

Имеются доказательства того, что очень давно, когда племена людей были скотоводческими и досельскохозяйственными, большинство языковых групп было структурировано гораздо строже, чем последующие языки. Например, земные ученые старались восстановить протоиндоевропейский язык на основе сопоставления латинского, древнегреческого, санскрита и германского языков. Получился праязык, строго организованный, со множеством падежей и склонений. Структура, подчиняющаяся правилам, которыми гордилась бы любая галактическая грамматика.

На полях Сара отметила свою недавнюю находку. Язык североамериканских индейцев чероки содержал семьдесят местоимений – способов сказать “я”, “мы” и “вы”, в зависимости от контекста и личных взаимоотношений, – черта, общая с галактическими языками.