— Я не стану искать оправданий, в этом нет смысла. Но клянусь именем Иисуса и верностью высокому Ордену рыцарей, я не хотел его убивать. Я бы охотнее убил моего дорогого кузена, сэра Борса. В сумятице я не разглядел и не узнал его, о чем горько сожалею, но такова правда.

— Ложь, Ланселот, — ответил Гавейн. — Вы убили его назло мне. В вашем сердце была злоба. Вот почему отныне и навеки вы — мой враг.

— Я сожалею об этом, Гавейн, но понимаю, что, пока вы так сильно гневаетесь на меня, между нами не будет примирения. Сам король не утихомирит вас, хотя я уверен, что он уже готов возвратить мне свою милость.

— Верьте, во что хотите. Много долгих лет вы пытались взять надо мной верх. Вы убили без счета храбрых и верных рыцарей.

— Говорите, говорите, Гавейн.

— Мне осталось сказать только одно: я не успокоюсь, пока вы не окажетесь в моих руках.

— Уж в этом-то я вам поверю. От вас мне пощады ждать не приходится.

Говорили, будто король Артур охотно простил бы королеву и вернул ей прежнюю милость, но Гавейн и слышать об этом не хотел. Потому-то он и принялся оскорблять Ланселота, называя его трусом и предателем, и подстрекал своих рыцарей поступать также. Он старался укрепить решимость короля.

Услышав выкрики Гавейна, рыцари Ланселота во главе с сэром Борсом и сэром Лионелем подошли к своему предводителю.

— Милорд, — обратился к Ланселоту сэр Лионель, — вы же слышите, как они вас оскорбляют! Как же вы терпите подобную наглость? Позвольте нам с товарищами выехать из замка и схватиться с этими глупцами. Исполните наше желание, коли хотите, чтобы мы и дальше служили вам. Вы ведете себя, сэр, так, словно боитесь врагов. Гавейн никогда не позволит королю Артуру примириться с вами, так бейтесь же за свою жизнь, бейтесь за свои права!

— Я не хочу встречаться с ними в поле, я не хочу никого убивать, но если вы и все прочие настаиваете… — и свесившись со стены, Ланселот крикнул Артуру и Гавейну: — Мои люди рвутся в бой. Ради спасения ваших жизней заклинаю: не вступайте в сражение!

— О чем вы говорите? — возмутился Гавейн. — Я принял сторону короля и потому выступаю против вас. И я пришел сюда отомстить за смерть двух моих братьев!

— Да будет так! Но предупреждаю: вы оба горько пожалеете о том, что решили вступить в бой.

Войска были построены, рыцари вооружились, их кони стояли наготове. Сэр Гавейн отобрал отряд рыцарей, которым велел высмотреть на поле боя Ланселота, напасть на него и убить.

По сигналу товарищи сэра Ланселота выскочили из трех ворот замка и галопом устремились на врагов. Из первых ворот выехал сэр Лионель, из центральных — Ланселот, из третьих — сэр Борс. То был цвет рыцарства этой страны. И Ланселот приказал своим людям во что бы то ни стало щадить жизнь Артура и Гавейна.

Гавейн отделился от королевского войска, вызывая всех желающих на поединок. Сэр Лионель с радостью принял вызов, но Гавейн сразил его копьем. Лионель замертво пал на землю, и двое товарищей по оружию унесли его обратно в замок.

Завязалось общее сражение, многие в королевском войске погибли, хотя сэр Ланселот как мог оберегал Артура и Гавейна и тех, кто находился рядом с ними. Король явно искал смерти Ланселота, но рыцарь не собирался ему мстить. Он слишком уважал венценосца. А вот сэр Борс с копьем и коротким мечом напал на короля и сбросил его с коня.

— Сэр! — крикнул он Ланселоту. — Одним ударом я положу конец этой войне!

— Нет! Под страхом смерти запрещаю вам касаться его. Никогда не позволю убить или обесчестить короля, который посвятил меня в рыцари, — Ланселот подъехал к Артуру и любезно подсадил его на коня.

— Ах, господин мой король, — сказал он, — положите конец этому раздору! Не будет вам здесь чести. Я велел моим людям щадить вас и Гавейна, а вы подстрекаете своих преследовать и убить меня. Припомните, милорд, как я служил вам! Не кажется ли вам, что награда могла быть и получше?

Король уже сидел в седле, так что он молча поехал прочь. Но, отъезжая, он оглянулся и заплакал, умилившись мягкости и доброте доблестнейшего из рыцарей.

— О, если б Господу было угодно, чтобы эта война вовсе не начиналась, — прошептал он про себя.

Смеркалось, битва прекратилась сама собой. Обе стороны хоронили погибших и уводили раненых в безопасное место. Ночью кто спал, а кто молился, а с утра все вновь приготовились к битве.

Сэр Гавейн выехал вперед с огромным копьем наперевес. Сэр Борс тут же заметил его и решил отомстить за то, как Гавейн обошелся с сэром Лионелем. Оба противника наставили копья, закрылись щитами и помчались навстречу друг другу. Они столкнулись с такой силой, что оба рухнули наземь и, тяжко раненые, остались лежать.

Тут же началось общее сражение, и многие пали с обеих сторон. В сумятице боя Ланселот сумел вытащить сэра Борса и переправить его в укрытие, в замок. Но он по-прежнему избегал поединка с Артуром и Гавейном.

— Вы щадите двух своих злейших врагов! — крикнули ему сэр Лавейн и сэр Паломид. — Это вредит нашему делу. Или не видите, как они метят в вас копьями? Ответьте им тем же! Убейте их!

— Невмоготу мне сражаться против моего короля, — ответил им Ланселот. — Знаю, что сам себе врежу, и все же не могу себя принудить.

— Господин мой, — сказал ему Паломид, — вы-то их щадите, но они вас за это не поблагодарят. Если попадетесь им в руки, вы — покойник.

Ланселот понимал, что Паломид прав, а потому удвоил усилия и показал врагам свою мощь. Еще пуще распалился гнев Ланселота, когда он узнал о тяжелой ране своего племянника сэра Борса. В тот день сторонники Ланселота взяли верх, а кони ступали по самые щетки в крови. Но, тревожась о короле, рыцарь позволил его войску отступить в лагерь, а свое отвел в замок. В тот день был тяжело ранен сэр Гавейн, и королевские полководцы уже не так рвались в битву и поспешили отступить.

Вести о междоусобной войне быстро распространились по христианскому миру и достигли ушей Папы. Святейший отец знал, что Артур — мудрый король, а Ланселот — благороднейший в мире рыцарь. И вот пастырь призвал епископа Рочестерского[164]и велел передать королю буллу, в которой повелевал ему восстановить брак с королевой и примириться с Ланселотом.

Епископ поехал из Рима в Карлайл и явился ко двору Артура. Там он предъявил Артуру папскую грамоту со свинцовой печатью. Артур прочел ее один, без советников, и не мог решить, как поступить. Он рад был бы примириться с Ланселотом, но сэр Гавейн не позволял сделать это. Гавейн разрешил бы королеве вернуться ко двору, но Ланселот, говорил он, никогда не обретет королевскую милость.