В сопровождении двух телохранителей Тайла поднялась на террасу. Ее переодели в просторные белые одежды, но ткань была не в состоянии скрыть то, о чем Император уже подозревал. Принцесса не унаследовала его силу и была обречена с момента своего появления на свет. Мир был слишком жестоким, а Тайла – неизбежной жертвой непрерывной войны, вечной войны... Она выглядела жалкой, потерянной, раздавленной тяжестью собственного безумия. Хуже того – она выглядела смертельно больной. Император почувствовал ненависть к тому, кто медленно убивал его дочь, – ненависть бесплодную, безадресную и иссушающую...

Ему понадобилось сделать над собой усилие, чтобы вернуть себе бесстрастность. Жестом он отправил своих людей с глаз долой. До сих пор здесь не было ничего такого, с чем он не мог бы справиться лично. Однако мастер Грегор не выходил у него из головы. Тому тоже все казалось предельно ясным, а интрига – неотразимой и безопасной для секты...

* * *

Он понял, что она смертельно боится кого-то или чего-то. Ее страх пульсировал в пространстве, уплотнялся, превращался в почти материальный сгусток, темной короной окружавший голову. И еще отец понял, что вызывало этот страх. Его причина гнездилась в подземелье Кремлина, но не была похоронена там, а постепенно приближалась. Этой причине еще предстояло обнаружить себя, как комете, подлетающей к солнцу из ледяного мрака...

Взгляд Тайлы был обращен к озаренным луной дюнам.

Император посмотрел туда же, и его глаза потемнели. Зябкая дрожь пробрала его даже внутри непроницаемого для посторонних вибраций защитного кокона. Он увидел тень, скользившую по волнообразным образованиям из песка. Тень принадлежала человеку, вышедшему из развалин крепости и точно повторявшему путь Тайлы, будто он шел вдоль невидимой нити.

Но тень повторяла не только путь принцессы. В лунном сиянии возник бледный ангельский лик... Император отшатнулся. У него возникло предчувствие – пока еще только предчувствие! – что он совершил непоправимую ошибку. Впервые в жизни он не мог определить, откуда следует ожидать удара и чем грозит появление существа, которому скорее всего предстояло погибнуть в дюнах.

Лазарь шел, видя перед собой лишь темную громаду дворца и изменчивые узоры песка. Он видел это только одним глазом. Второй не различал даже больших ярких пятен. Например, луну, всплывавшую в фиолетовом небе...

Ветер переносил под луной бледно-желтую пыль. Каждая пылинка сверкала, словно маленькая далекая звезда, но всего лишь одно мгновение, после чего снова становилась ничтожной частицей праха, погребенной под миллионами себе подобных. Этот танец мог показаться ужасным тем, кому надлежало умереть, а тем, кто был мертв, вечное движение было безразлично.

У Преподобного Ансельма имелось время поразмыслить над этим, пока лазарь тащился, увязая в песках. Вальц просто ждал. В периоды вынужденного бездействия он превращался в почти идеального созерцателя. Ему не мешали даже чужие, назойливые и никчемные, мысли... Зато Тайла испытывала нарастающее беспокойство. Но не по поводу собственной судьбы, а оттого, что ускользала жертва.

...Идти становилось все труднее. Ноги увязали в рыхлом песке, осыпавшемся со зловещим шорохом. Лазарь дошел до середины сухой трясины, в которой не осталось и капли связующей влаги. Поскольку он не испытывал страха перед смертью, то не было и причин возвращаться.

Казалось, что только ветер перемещает дюны, но песок ждал, пока появится некто, тяжелее ветра. Небольшое сотрясение – и в безжизненной естественной ловушке возникало движение. Внутреннее, глубинное, подверженное неумолимому закону умерщвления...

Ноги лазаря погрузились в песок по щиколотку. Он терял драгоценное время, извлекая одну ступню, но другая увязала еще глубже. Когда песок достиг колен, каждый шаг растягивался на секунды. Лазарь не видел разницы между сопротивлением, которое оказывала трясина, и сопротивлением живых существ. Для него все имело одинаково магическую и безликую природу.

...Тайла погрузилась в песок до бедер. Вокруг нее образовалась воронка с идеально гладким краем. Вниз скользил кольцевой оползень, обтекал ее ноги и увлекал за собой. Каждая песчинка ничего не значила в отдельности; все вместе они наполняли жадно засасывающую глотку. Этому предшествовала целая вечность трения, и теперь почти ничего не мешало песчинкам осыпаться, подчиняясь только тяготению, – и погружаться все глубже, глубже и глубже...

Еще через минуту лазарь совершенно перестал продвигаться вперед. Ноги оказались в мягких колодках, и каждая попытка высвободить их лишь усугубляла положение. Руки Тайлы загребали песок, однако были не в состоянии справиться с его неумолимым течением. Когда песок стал подбираться к ее груди, она потянулась за Маской.

Трясина медленно засасывала, но глотала очень быстро. Маска оказалась у Тайлы в руках, тем не менее требовалось неимоверное усилие, чтобы поднести ее к лицу, а песок уже обтекал плечи и подбирался к шее... Раздался чавкающий звук; течения глубинных слоев выворачивали ноги, сминали тело в огромных ладонях, втягивали в кошмарную темноту...

Лазарь рванулся, запрокинув голову к небу, и Маска оказалась над ним. Оставалось только опустить ее, но уже не слушались руки. Тайла увидела подрагивающие серебристые нити на внутренней поверхности черепа и гипнотизирующее свечение глазниц. Песок хлынул в ее открытый рот и наглухо забил глотку. Маска упала, накрыв ужасное лицо с выпученными глазами. Две тонкие песчаные струйки вытекли из ноздрей, после чего голова Тайлы исчезла в воронке.

Она оказалась в вязком, ледяном мраке, лишенном пустого пространства. Все заполняла сыпучая субстанция песка, приобретавшая на глубине свойства чрезвычайно густой жидкости. Ее обитателями были мумифицированные трупы.

* * *

Судорога прошла по поверхности песчаного савана, как будто внутри пошевелился гигантский зверь. Образовались новые, неглубокие складки. Ни одна из них даже не отбрасывала тени. Предательская зыбь не оставила и следа от места погребения лазаря.

Все так же светила луна, и все так же заунывно пел ветер, складывая бесконечно сложные узоры из песчинок. Ветер никогда не повторялся. Ему предстояло творить, разрушая, еще много миллионов лет.

Принцесса следила за силуэтом своего двойника, пересекавшего зыбучие пески, но на самом деле за ним следил Посторонний – из тайников сознания, где его присутствие не сумел обнаружить даже Император.

По мере того, как лазарь приближался к опасному месту, тревога Дресслера сменялась страхом. Он сохранил тело-носитель, почти избавился от чужого зомби, но какое это имело значение, если Маска Сета будет потеряна для него навсегда?..

Когда голова преследователя канула в песчаную воронку, а вместе с нею исчезла и Маска, принцесса подняла лицо к луне и сдавленно завыла. В этом зверином вое слышалось отчаяние беспредельно уставшего от жизни человеческого существа.

* * *