Вчера ночью я тихо выбрался из комнаты, прошел в холл, отыскал свой переговорник – я видел, куда сунул его Кречетов, – и связался с Мартыновым. Мой краткий доклад и выводы он выслушал не перебивая. А выводы напрашивались простые: в полдень, когда я должен был имитировать покушение на императора, на площади состоится нечто экстраординарное, выходящее за рамки покушения на убийство. И Серафимов тут не главный герой дня. Хозяева «Механикс» хотели не просто совершить революцию руками местной оппозиции, они планировали нечто более грандиозное. И нам следовало быть к этому готовыми. Поэтому я и предложил тайным образом под покровом ночи ввести дополнительные силы в город и расположить их неподалеку от площади, чтобы в нужную минуту ввести их в бой. Все находилось под контролем! Мартынов согласился с предложением.

Революция, о которой говорил Серафимов, представляла собой лишь вооруженный захват власти и правящей верхушки. Народные массы не спешили следовать за лидером экстремистов, хотя проплаченные агенты-провокаторы развили в последние месяцы бешеную активность, склоняя людей к неповиновению. Но… то ли политика Карла Александровича оказалась столь успешной, что недовольных почти и не нашлось, за исключением обычного процента бандитов и природных оппозиционеров, да остальных неудачников всех мастей, то ли сыграли роль иные причины, однако действия провокаторов успеха не имели. Я сам начистил одному из говорунов физиономию, услышав пару недель назад в пивной крамольные речи. И скажу откровенно, народ был со мной солидарен.

Поэтому к своей миссии со стрельбой я и отнесся столь легко, полагая, что власти в курсе событий и ведут свою игру, а солдаты ждут своего часа. Но полки не появились, а император повел себя более чем странно…

– О чем вы, Бреннер? Какой Серафимов? Я лично присутствовал, когда утром отец отдавал распоряжения, и ни о каких возможных провокациях и тем более потенциальной бойне заранее известно не было.

– Но как же? – удивился я. – Барон-капитан Мартынов собирался лично доложить императору…

И тут я умолк на полуслове. А что, если барон-капитан попросту не передал содержание нашего разговора его величеству? Что, если он вел собственную игру? Но поверить в это я не мог. Мартынов – герой множества сражений, риттер без страха и упрека… и вдруг предательство? Не верю!

– Барон-капитан скоропостижно скончался вчера ночью, – со странным выражением на лице произнес Костас. – Сердце отказало. Об этом стало известно буквально за час до полудня.

Вот, значит, как. Мартынов не предал. Умер. Не выдержало сердце, и рассказать об угрозе он попросту не успел, а я понадеялся на него и не предусмотрел запасных вариантов. Получается, я не был агентом Мартынова в круге заговорщиков, я, сам того не зная, стал предателем.

– Но… – Я не находил слов. – Неужели никто больше…

– Бреннер, а вы никогда не задумывались о происхождении боевых механизмов, дубликатов и прочих технологий, попавших в руки революционеров? Или вы думаете, что все пришло от нас, с этой стороны? Так я вас разочарую. У моих «собратьев», – Костас особо выделил последнее слово, – подобных технологий нет. Наше оружие вообще не пригодно для использования человеком, оно природное, естественное, как у вас руки или ноги.

– А энерготанки?

– Мы их не производим, мы ими торгуем. Мы – посредники. Энерготанки, «дыроколы» и некоторые другие предметы, не имеющие аналогов в нашем мире, передаются в качестве оплаты. Наладив контакт с главой империи, мы хотели получить гарантии неприкосновенности, пользоваться разного рода торговыми привилегиями…

– Торговыми?

– Поверьте, скоро вы обо всем узнаете, с моей помощью или без нее. Грядет время больших перемен.

Вроде бы Костас говорил разумные вещи, и я бы даже ему поверил при других обстоятельствах, но я прекрасно помнил, как на самом деле выглядят подселенцы, помнил фотографии детей, найденные в мастерской фальшивого дагеротиписта, помнил мертвые тела на цеппелине и убитого бауэра на дороге. И никакие лживые обещания не дадут мне этого забыть.

Костас уже давно не человек. И относиться к нему как к человеку я не могу. Он – один из них, из тех, кто пытал детей, мучил их и убивал, и вряд ли при этом терзался угрызениями совести. Им не место среди нас. Они – чужие. Не только формой, но и содержанием. Они – враги рода человеческого, и никогда не стоит об этом забывать, увлекшись эксклюзивными подарками и могуществом.

Теперь я полностью понимал Ястреба. Его конфликт с императором произошел именно на этой почве. Карл Александрович, при всем моем к нему уважении, не понял одной простой вещи: с чужаками договариваться нельзя. По крайней мере, с этими чужаками. Слишком уж они отличаются от нас, и никакие энерготанки не отменят эти различия, не сделают нас ближе. Мы всегда будем чужими друг для друга, навсегда останемся врагами.

И прав Ястреб, для Руссо-Пруссии такой альянс убийственен. Взлет империи ничто по сравнению с тем падением, которое ее ожидает. Если чужаки появятся у нас открыто, при полном одобрении властей, то это будет даже не падение, а самый настоящий конец света.

Хозяева «Механикс» – по сути, единственные, кто боролся против чужаков, очевидно зная о них заранее. Технология дубликатов, «страусы» и прочие вещи, которыми пользовался Кречетов и даже Серафимов, чужие. Но и с собратьями Костаса «Механикс» явно не по пути. Значит, есть третья сила?..

– Почему вы так на меня смотрите? – спросил Костас.

– Зачем было убивать детей?..

– Этого я не знаю… – покачал головой Костас. – Бреннер, вам все объяснили, я родился недавно, в том доме, где вы меня спрятали. Я еще очень молод, Бреннер, и не всегда понимаю, что делаю.

– Шиллер и его жена, те люди на дирижабле, бауэр на дороге – это ведь все твоих рук дело?

Я вскочил на ноги и направил «дырокол» на голову Костаса. Он тоже поднялся, но демонстративно развел руки в стороны, показывая, что не собирается нападать.

– Бреннер, поверьте мне, это был не я…

– Это был ты. Ты убил их всех, своими руками.

Костас глубоко вздохнул, совсем как человек, собирающийся с мыслями.

– Я попытаюсь объяснить. А вы постарайтесь услышать меня. Пристрелить всегда успеете…

– Говори!

– Бреннер, вы были в том подвале, вы сами убивали…

– Я убил тварь, которая пытала детей.

– Да послушайте! Про детей я ничего не знаю. Я не знаю ответов на все вопросы. Но кое-что рассказать все же могу. Тот первый симбиоз оказался неудачным. Мы ошиблись, и признаем это. Не всякий человеческий разум может сосуществовать на равных условиях с соседями. Тот дагеротипист не сумел, мой предшественник просто поглотил его, а после управлял телом, мыслями, действиями. Но у меня все вышло иначе. Я, Константин Платонович, наследник императорской династии, сумел взять контроль над чужаком, но после этого перестал быть собой прежним. И произошло это не сразу. Да, вы правы, это я убил всех, кого вы назвали. Я и не я. Тогда я потерял способность решать, и моими руками действовало существо во мне. Оно стало главным на время, но после я вновь подавлял его. У меня получилось. Я и сейчас слышу его, чувствую, ощущаю, понимаю. Отсюда мои знания, мои умения, моя сила. Я пользуюсь им, как они пользовались нами. Возможно, все произошло из-за того, что нас соединили слишком рано. Кречетов поспешил, стараясь навредить императору. Но в итоге он только помог мне. Не думаю, что, пойди все по плану, я смог бы подавить его в себе. Так что мне, скорее, повезло. Да, Бреннер, отвечая на ваш вопрос: я – убийца, но я невиновен.