Джоанна вошла в часовню, где повсюду виднелись следы разрухи и запустения, присела на каменную приступку у стены и стала смотреть в проем арки на желтую от песка и пыли Геенскую долину перед башнями Сионских ворот. Когда-то она проехала в эти ворота, выдав себя за Иоанну Плантагенет. Позже ей рассказывали, что Геенская долина является именно тем упоминаемым в Библии местом, где жители Иерусалима в древности приносили в жертву Молоху человеческие жертвы. Верившие в Единого Бога евреи, разумеется, не одобряли этого культа и поэтому устроили в Геенской долине городскую свалку. Мусор там сжигали, отчего в долине постоянно были дым и огонь, и это смрадное горящее место стало символом адского пламени для нераскаявшихся грешников — геенной огненной.

— О чем ты думаешь? — спросил Мартин.

Джоанна только пожала плечами. Сказать ему о своей усталости? О своем нескончаемом страхе быть пойманной? О том, как ей хочется покоя и ощущения защищенности? Но ведь ее милый и так делает все возможное, чтобы оградить ее от опасности. Это она была так неразумна, что не удержалась от похода в храм.

И все же пережитый страх подействовал на еще не окрепшую после ранения женщину, истощив ее силы. Едва Мартин присел на разостланную под стеной абу и привлек ее к себе, как Джоанна тотчас погрузилась в глубокий сон. С Мартином даже страхи оставляли ее.

Очнулась Джоанна, когда уже вечерело. Мартин стоял возле входа в часовню и за кем-то наблюдал. Она негромко окликнула его и заметила, что он улыбается.

— Все в порядке, любовь моя. Это друзья.

Джоанна даже не сразу узнала Эйрика — он ехал на высоком сером скакуне арабской породы, ведя в поводу еще двух прекрасных коней, и при этом смотрелся как знатный сарацинский воин — в блестящей кольчуге и пластинчатом панцире-казаганде, в островерхом шлеме, обмотанном белым полотнищем, пропущенным под подбородком и скрывавшим нижнюю часть лица. Круглый щит свисал с луки его седла, в руках — длинное копье, на боку — сабля. Еще Джоанна с радостью увидела Иосифа, привычно восседавшего на муле и ведущего за собой еще одного, увешанного тюками мула. А потом Джоанна с некоторым удивлением заметила едущую за ним на ослике Теодору.

— Я не могу не попрощаться с вами, — произнесла египтянка. — Вот приготовила вам поесть, да и в дорогу кое-что собрала.

Мартин с улыбкой смотрел на Эйрика.

— Ты выглядишь словно эмир.

— Или же десятник в войсках сирийского отряда ашир, — важно подбоченился рыжий. И похлопал Иосифа по плечу. — Это все он. А ведь как жаловался, что поиздержался и остался без средств. Но когда понадобилось, сразу все смог достать. Эх, клянусь своей удачей, эти евреи — славные парни и никогда не оставят единоверца без поддержки.

— Мне еще придется за все расплатиться, — напомнил Иосиф. — Но когда я сказал, что мне с друзьями надо тайно уехать, мои единоверцы не отказались помочь. Это они раздобыли и вооружение воинов-ашир, и прекрасных коней. Родич моего тестя посчитал, что, если меня с груженным пряностями мулом в пути будут охранять сарацинские воины под видом нанятых еврейским купцом стражников, мои тюки останутся больше в сохранности и к нам не так будут приставать дозорные на дорогах.

Джоанна лишь краем уха слушала, о чем они разговаривали. Теодора отвела ее за стену разрушенной часовни и помогла облачиться в одеяние мальчика-слуги, сопровождавшего воинов-ашир: Джоанна натянула широкие шаровары, а поверх рубахи осторожно, чтобы не слезла повязка на заживающей ране, надела легкий набивной доспех из плотного льна и кожаную безрукавку. Дабы побледневшая за время выздоровления кожа англичанки выглядела смуглой, египтянка смазала ее лицо снадобьем из зеленой кожуры грецкого ореха и, затянув волосы высоким узлом, водрузила на голову простой полотняный тюрбан.

Мартин тоже преобразился в сирийца-ашир: на нем были такой же, как у Эйрика, шлем, обвитый чалмой, и блестящий пластинчатый доспех. Саблю он приторочил сбоку. Теодора насурьмила ему брови и обвела краской глаза, сказав при этом, что хорошо, что у них доспехи сирийских воинов: в Сирии за годы Иерусалимского королевства нередко совершались браки между христианами и местными женщинами, так что голубоглазый Мартин вполне может сойти за сирийца-полукровку.

Когда настала минута расставания, все отошли, чтобы дать проститься Теодоре с Эйриком. Египетская христианка неожиданно расплакалась, хотя до этого держалась невозмутимо. Эйрик тоже пустил слезу. Он пообещал, что навестит ее с сыновьями, как только появится возможность. Потом Теодора простилась с остальными. Последней она обняла Джоанну.

— Храни тебя Иисус Христос и все святые.

— Да не оставит тебя Пресвятая Дева Мария.

Они перекрестили друг друга. И неважно, что англичанка перекрестила коптскую женщину всей ладонью слева направо, а та сотворила над ней крестное знамени одним пальцем, как было принято у ее единоверцев.

Если бы после ухода армии крестоносцев люди не возвращались в Иерусалим и если бы в его окрестностях не расположилось большое количество отрядов из самых разных владений султана Салах ад-Дина, то беглецам вряд ли удалось бы миновать все посты и разъезды. Из-за оживленного движения и толчеи на дорогах охранники просто с ног сбивались, опрашивая и проверяя всех путников, и они едва посмотрели на тамгу Иосифа, а уж на сопровождавших его под видом сирийцев-ашир Эйрика, Мартина и их прислужника, юнца в бурой чалме, и вовсе не задержали взгляда. Только один раз попался дотошный страж, подозрительно покосившийся на рослого Эйрика и спросивший, почему это воин из сирийского отряда больше похож на кафира, нежели на правоверного араба.

— Я сириец, клянусь бородой Пророка, — с грозным рычанием ответил Эйрик. — А рыжий, потому что мать зачала меня от латинянина. Или ты удивлен, что такое бывает? Может, еще прикажешь мне спустить штаны, чтобы убедиться, что я обрезан?

При этом Эйрик с такой надменностью вскинул голову в своем островерхом шлеме и выпятил грудь под нарядным казагандом, что простоватого вида копейщик-страж не решился оскорбить подобной проверкой важного воина.

Только на закате, когда они миновали все посты и оказались на достаточном удалении от города, Джоанна осмелилась оглянуться на столь опасный для нее Иерусалим. Святой Град сиял в лучах заката. В мягком свете золотились его укрепления, взмывали ввысь башни и минареты, видны были многочисленные купола и, словно огненный шар, горел золотой Купол скалы. Небо над Иерусалимом казалось ясным и легким, а сам Святой Град выглядел прекрасным, как далекая мечта. Джоанна испустила невольный вздох.

— Тоскуешь по утраченному Иерусалиму? — уловил ее грусть Мартин.

Она виновато улыбнулась.

— Дважды я побывала в Иерусалиме, но так и не смогла помолиться у святой Гробницы. Может, Всевышний счел меня недостойной совершить паломничество, если все так сложилось? Ты вон припадал к святому ложу в кувуклии, а я…

Не договорив, она опять горестно вздохнула.