— Вы были моим лекарем, Иосиф, и вам виднее, смогу ли я выдержать путешествие, — улыбнулась ему Джоанна. — Что же касается моего самочувствия, то думаю, что уже достаточно окрепла, чтобы не быть вам обузой в пути.

Потом она сидела и слушала, о чем беседовали Мартин и его друзья. Они говорили, что в Иерусалим прибывает столько войск, что впору говорить не о защите города, а о том, что Салах ад-Дин сам намерен выступить против крестоносцев.

— Еще недавно эмиры отказывались сражаться за Саладина, — сказал Мартин. — Но теперь король английский ушел, и многие считают, что грозный Мелек Рик попросту испугался воевать с султаном. Мусульманам не приходит в голову, что у Ричарда могут быть иные причины отступить, а их муллы повсюду объявляют, что уход крестоносцев — это особая милость Аллаха, прогнавшего кафиров. И теперь сарацины сами готовы выступить в поход против неверных. Что же касается Саладина, то ему сейчас просто необходима победа: его престиж сильно пошатнулся и ему нужно изменить ситуацию в свою пользу, дабы подданные вновь видели в нем своего главу. Да, теперь реванш после стольких поражений стал для султана не самоцелью, а средством укрепления его империи.

— А куда он поведет свою армию? — взволнованно спросила Джоанна. — Какие ходят слухи, где он собирается напасть?

Ответил ей Иосиф. Он сказал, что в Иерусалиме знают, что король Ричард ныне в Акре, где его ожидает флот. Но стало известно, что перед отбытием английский король намерен одержать последнюю победу — отвоевать у мусульман город Бейрут, единственный оставшийся у них оплот на побережье. Крестоносцам это необходимо, чтобы вся территория между христианскими княжествами Акры, Тира, Триполи и Антиохии стали единым целым.

— И, как поговаривают в городе, Саладин намерен напасть на Ричарда, когда тот осадит стены Бейрута, — закончил пояснения Иосиф.

Вечером Джоанна сидела у себя в комнате, вслушиваясь в долгий протяжный крик муэдзина. Когда Мартин поднялся к ней и бережно привлек к себе, он сразу почувствовал, как она напряжена.

— Эта война все никак не закончится, — произнесла Джоанна через время. — Иерусалим потерян, моим единоверцам грозит новая беда. А я даже не могу помолиться за них у Святой гробницы, — всхлипнула она.

— Я уже сделал это за тебя, любовь моя, — нежно шепнул ей на ухо Мартин. — Признаюсь, я сегодня побывал в храме и был в кувуклии, где лежал Спаситель. Я молил Его защитить воинов Креста.

Мартин, гордившийся своей приобретенной верой, надеялся успокоить любимую, однако Джоанна даже расплакалась. Тогда Мартин сказал:

— Я понимаю, как это важно для тебя. И согласен, чтобы завтра ты пошла вместе с Теодорой и другими коптами в храм. Но я все время буду рядом.

— О, ты даже не представляешь, какую радость и надежду даешь мне! — просияла Джоанна.

И все же на другой день Мартин был очень напряжен, когда шел вместе с коптами в сторону храма Гроба Господнего. Он был одет, как иные копты, чья одежда мало отличалась от мусульманской, однако все они были в желтых тюрбанах, как и полагалось для похода в церковь, а Джоанна шла среди коптских женщин, ее лицо, как и у них, оставалось открытым, только голову покрывал островерхий капюшон.

Иерусалим жил своей обычной жизнью: по выложенной светлым камнем улице, между куч отбросов и выставленных вдоль стен лотков, сновала шумная толпа в тюрбанах и куфиях, слышалось позвякивание колокольчиков на шествовавших по переходам верблюдах, громко перекликались дети, ревели ослы, звенела медь в квартале чеканщиков. Порой по улице проезжали вооруженные всадники, и надо было спешно уходить в сторону, ибо воины смотрели на вереницу христиан-коптов, как будто те были прозрачными, — не видя, не замечая, не сдерживая поступи коней, успевай только посторониться.

По пути копты порой проходили под арками крытых рынков, где раздавалось гулкое эхо от выкриков зазывал и торговцев:

— Купи, почтенный, блюдо — вовек тебя не забуду! Или кувшин купи, или горшок — ай, хорошо!

— Вода! Свежая холодная вода!

— К нам, к нам, уважаемый! Попробуй изюма сладкого!

— А вот колечки для вас, красавицы! Купите колечки или браслеты, и муж будет смотреть на вас с таким же восхищением, как на гурий в садах Аллаха!

Копты продолжали путь, вновь оказывались на залитых солнцем улицах, лишь кое-где завешенных полосатыми тентами.

Джоанна украдкой посматривала по сторонам. «Я в Святом Граде! Я иду по улицам, где когда-то ступал сам Спаситель. Я иду в Его храм!» — думала она, и душа ее ликовала.

Они миновали бывшее подворье госпитальеров, где еще можно было различить изображение восьмиконечного креста, и наконец совсем близко Джоанна увидела на фоне неба серые купола храма Гроба Господнего: малый — над часовней Голгофы, большой — над местом Воскресения. Ее глаза наполнились счастливыми слезами.

Перед входом в храм располагалась обширная четырехугольная площадь, где обычно собирались верующие. Но кроме них тут было немало и иного люда: торговцы расставляли свои лотки с вареной требухой, сушеным виноградом и сладкими палочками; какая-то женщина невозмутимо доила козу, предлагая прохожим купить свежее молоко; несколько воинов в островерхих шлемах играли в кости, сидя на ступеньках, ведущих в часовню Голгофы. Тут же давали представление бродячие артисты: тонкие юноши плясали, извиваясь, как змеи, подбрасывали и ловили разноцветные шарики, а худой старик в обтрепанной чалме глотал и извергал горящую паклю.

Джоанна, растерянно озираясь, невольно замешкалась. Теодора рядом говорила:

— Все могло быть гораздо хуже, моя милая. Когда сарацины только ворвались в город, многие эмиры хотели разрушить и сам храм Гробницы Иисуса Христа, но Саладин запретил.

И она поведала, как султан строго сказал: «Вы забыли, что Иса не был франкским королем. Мы почитаем его как пророка среди прочих пророков, приходивших на землю до Мухаммада. Что скажут пророки, когда мы разрушим гробницу Исы»?

Теодора говорила о султане с почтением. Она пояснила, что он передал храм подчиняющимся Константинополю христианам, а землю, на которой он стоит, отдал в награду одному из своих приближенных. Сами сарацины называют церковь Гроба Господнего церковью Воскресения, но в народе ее нередко непочтительно называют «храмом отбросов», и, когда они войдут внутрь, вздохнула Теодора, Джоанна убедится, что убирают там крайне редко. А еще среди мусульман ходят недобрые слухи, будто христианские священники в храме склоняют прихожанок к проституции.

Джоанна сама видела, что находящиеся на площади сарацины довольно пренебрежительно относятся к собравшимся тут христианам, которые ожидали, чтобы пройти в храм. Один оборванный дервиш поднялся на возвышение и во всеуслышание заявил, что всякий, кто верит, будто Бог мог появиться на свет из женской промежности, есть совершенный безумец, с которым не о чем разговаривать, ибо он не имеет ни разума, ни веры.

— Поэтому войны за веру Аллаха никогда не закончатся! — потрясая посохом, продолжал дервиш, и находившиеся на площади мусульмане поддержали его громкими одобрительными воплями.