и мама ворочалась в тяжелом сне; спал младенец, положив кулачки на подушку. А Сашка тянулась и тянулась, как телеграфные провода, и чувствовала, что сейчас не выдержит, порвется. Слишком далеко…

И слишком поздно.

Сделав над собой усилие, она сорвала наушники. Плеер беззвучно повалился на пол. Ни стука, ни шороха. Отлетела, раскрываясь, круглая крышка, вертящийся диск поймал отражение уличного фонаря и остановился. Ни ветра, ни скрипа, ни привычной возни спящего общежития; чужое молчание продолжалось.

Она закричала – и не услышала себя.

Путаясь в одеяле, она рухнула с кровати, но даже боль в ушибленных коленках не смогла прервать Молчания. Она вскочила на ноги, понимая, что вот-вот захлебнется в тишине, но в этот момент грянул будильник.

Простое электронное устройство играло «Чижика-пыжика». И как только этот звук прорвался в Сашкино сознание – тишина пропала. Слышны стали и ветер, и далекое радио, и шлепанье тапочек в коридоре, и чей-то недовольный голос:

– Миха, ты не знаешь, кто это так орал?

* * *

На первой паре была физкультура.

Кажется, этой ночью не спал никто; группа «А» второго курса сидела и лежала на подоконниках, на матах и просто на полу, никто не желал смотреть другому в воспаленные измученные глаза. Только Денис Мясковский был неестественно весел, бегал по залу, то и дело подпрыгивал и повисал на баскетбольном кольце.

Лиза хмуро сидела на скамейке, глядя то на свою ногу в кроссовке, то на обрывок шнурка у себя в руке. Дим Димыч насилу заставил всех построиться и долго втолковывал, что физкультура на втором семестре второго курса нужна студентам как воздух, потому что учебные перегрузки плохо скажутся на здоровье, если его не укреплять.

– Дмитрий Дмитриевич, я не могу прыгать, – сказала Сашка. – У меня нога болит.

– У вас все время что-то болит, Саша. А курс, между прочим, недосдал нормы!

– Я сдам.

– Вы все мне обещаете. Короткая дистанция, прыжок в длину, тройной прыжок…

Он замолчал, обеспокоенно глядя Сашке в лицо.

– Ну, Саш… Что с вами?

– А что? – Она потрогала щеки. – Чешуя?

Кажется, Дима обиделся.

* * *

Она закрыла за собой дверь аудитории. Еле слышно поздоровалась – не надеясь на ответ. Замерла, глядя в коричневый щелястый пол.

– Вы работали с первым треком?

Стерх сидел за преподавательским столом, занавеска напротив была отдернута, и в потоке света с улицы Сашка могла разглядеть только темный силуэт.

– Подойдите ближе.

Сашка подошла. Стерх встал, обошел стол, остановился перед ней – высоченный, горбатый, едва ощутимо пахнущий хорошим одеколоном. Вспышка – резанул по глазам солнечный зайчик, отразившись на металлической пластине браслета. В ту же секунду Стерх издал короткий звук – не то шипение, не то астматический вздох.

– Я сказал – какой трек?

– Я включала первый. Я не виновата, что…

– Я велел работать с каким треком?!

– Оно само так получилось! Я тут ни при чем!

Пощечина прозвучала, как выстрел стартового пистолета. Сашка отлетела и ударилась спиной о стол.

– Когда вы без разрешения открыли сотый фрагмент – «оно само»? Когда вы решили поэкспериментировать с младенцем – тоже «оно само»? Вы решили учиться по собственной программе? Тоже «оно само»?!

– Я не просила меня учить! – Сашка тоже кричала. – Я не напрашивалась к вам в институт! Это вы всему меня научили! Вы виноваты! Вы…

Высвобождение энергии. Переход из одного состояния в другое. Прозрение было как вспышка – Сашка ощутила в себе силу втянуть, сделать частью себя и Стерха, и самого Коженникова, и весь институт. Более того – она ощутила настоятельную необходимость сделать это прямо сейчас.

И она взорвала себя, как гранату, растеклась жидкостью, вытянулась струйкой и тонким туманом расплылась по всей аудитории. Доля секунды – и туман, сгустившись, ринулся на Стерха, врываясь ему в ноздри, заливая гортань, перехватывая чужое дыхание.

Мелькнул аромат одеколона. Сделалось темно.

Еще мгновение. Сашку скрутило, как мокрую тряпку. Тяжелыми каплями она пролилась на дощатый пол, растеклась в широких щелях, собралась в лужу. Новая секунда; Сашка лежала, обмякнув, в мокрой насквозь одежде, студенистая, будто медуза, – без единой мышцы, без единой мысли. Февральское солнце, яркое, как весной, било в окна светлой четырнадцатой аудитории.

– Добивайте.

Стерх прошелся взад-вперед. Не удержавшись, все-таки пнул деревянный стул, и тот грохнул, ударившись о стену. Стерх что-то проворчал, прошелся еще раз, остановился.

– Самой-то не стыдно такое говорить?

Она подтянула колени к животу и заплакала, как избитая дворняга.

– Саша?

В голосе не было льда. Только беспокойство.

– Давайте вставать. Такое правило: упал – поднимайся… Тихо. Все.

Цепляясь за его белую холодную руку, она кое-как поднялась и тут же присела на корточки, обхватив голову ладонями.

Стерх опустился рядом и обнял ее. Осторожно погладил по макушке:

– Ты растешь. С опасной скоростью. Растешь как понятие. Твоя потенциальная сила разрывает тебя на куски… А поскольку ты сама человек невзрослый, твои собственные, еще человеческие конфликты добавляют проблеме остроты… Это пройдет. Надо потерпеть, Саша, взять себя в руки и не делать глупостей.

– Почему я это… зачем?! – проревела Сашка.

– Ты собой не владеешь. Тебе хочется кинуться в драку – ты кидаешься. Будто тебе три года.

– Нет! Зачем я это… с ребенком?! Я ведь жить не могу… Я не могу!

– Вот оно что…

Стерх мягко обхватил ее за мокрые плечи. Привлек к себе. Сашка не сопротивлялась.

– Вставай… Не надо сидеть на полу. Вы на том этапе, Сашенька, когда вам хочется много, много внешней информации, причем не грубой, потоковой, а организованной, тонко структурированной. Вам хочется всего, что видят глаза, по счастью, видят они пока не так много… Младенец, да еще родственный, носитель схожих информационных цепочек, – лакомая добыча. Мне нельзя было вас отпускать, Саша, но я не предполагал, что вы уже так сильны. Никогда, ни разу я не видел ничего подобного… Вы феноменальная студентка. И феноменальная дурочка. Не надо на меня обижаться.

– Мама мне не простит.

– Простит. Вы тоже ее ребенок. Не надо преувеличивать. Малыш будет весел и здоров…

– А если он вырастет идиотом?!

– Нет. Не вырастет. Скажите спасибо знаете кому? Фариту, он среагировал мгновенно, и так удачно выстроились вероятности… Ребенок восстановлен как автономная информационная система. Как личность. И хватит себя мучить, Саша. Вчера, например, ты могла нарваться на куда худшие неприятности… Встань, я хочу еще раз посмотреть.

В глаза ударил солнечный зайчик – блик, отраженный металлическим браслетом. Сашка зажмурилась.

– Саш, глаза открываем, смотрим на меня… Да. Я прошу прощения, что вас ударил. Но вас надо бить больше. Я бы