– Ммм… Мне это даже не приходило в голову. – Он отошел к камину, вертя в пальцах сигару, как часто делал, обдумывая какую-то проблему. – Ну… это не повод отказываться от такой хорошей идеи. Мы это сделаем.

Констанция радостно захлопала в ладоши:

– Может, мы с мистером Брауном съездим домой на несколько дней, чтобы работа поскорее началась? Мы могли бы даже взять с собой кого-нибудь из детей.

– Я устрою себе небольшой отпуск и поеду с вами.

Констанция хотела было сказать, что это будет прекрасно, но вовремя спохватилась. Перед глазами, полыхая, как железнодорожный фонарь в ночи, вспыхнуло имя: Вирджилия.

– Это очень щедрое предложение, дорогой, но ты слишком занят. Я уверена, мы с мистером Брауном сами сможем все организовать.

– Ладно. – Джордж пожал плечами, и это успокоило Констанцию. – Я напишу Кристоферу письмо, чтобы он проследил за теми работами, которые ты сочтешь нужным сделать. Кстати, о письмах; ты видела это?

Он взял с каминной полки замусоленный, сильно измятый конверт с восковой печатью.

– Это от отца! – воскликнула Констанция, увидев знакомый почерк.

Она разорвала конверт, опустилась на диван, с напряженным видом прочитала первые строки…

– Он пишет, что добрался до Хьюстона, постоянно держа наготове пистолет и боясь сказать лишнее слово, потому что вокруг очень неспокойно. Ох, надеюсь, остаток пути он тоже проделает благополучно.

Джордж подошел к ней и мягко положил руку ей на плечо. «Мы все сейчас в пути, – подумал он. – И только Бог знает, кто из нас пройдет его благополучно». Он стоял рядом с Констанцией, поглаживая ее плечо и пуская клубы дыма, пока жена не прочитала все письмо.

Через несколько дней Констанция с Брауном выехали из Вашингтона. Браун взял с собой троих детей: Леандера, крепкого задиристого мальчишку одиннадцати лет, Маргарет, застенчивую девочку с угольно-черной кожей, и Розали, чей легкий веселый нрав компенсировал молчаливость двоих других.

Страхи, которыми Констанция поделилась с Джорджем, подтвердились уже на вашингтонском вокзале. Когда они сели в поезд, кондуктор настоял, чтобы Браун с детьми ехал в вагоне второго класса, предназначенном специально для цветных. Взгляд Брауна выдал его гнев, но он не стал затевать скандал. Ведя своих подопечных по проходу, он сказал Констанции:

– Увидимся дальше по дороге, миссис Хазард.

Когда они вышли из вагона, кондуктор сказал:

– Этот ниггер – ваш слуга, мэм?

– Этот человек мой друг.

Кондуктор ушел, сокрушенно покачивая головой.

В Балтиморе они пересели на другой поезд и поехали в сторону Филадельфии через золотые осенние пейзажи. Сидящие рядом с Констанцией мужчины шуршали газетами и рассуждали о превосходстве армии янки. Вражеский генерал, когда-то считавшийся лучшим солдатом Америки, потерпел поражение у горы Чит-Маунтин на западе Виргинии.

– Ходят слухи, что в Ричмонде про него теперь говорят: «Ли сдулся». Так что еще одна звезда бунтовщиков закатилась невероятно быстро.

Долина Лихай, пылавшая красными и желтыми красками осени, показалась усталым после долгой дороги путешественникам спокойной и мирной. На платформе станции дети с изумлением разглядывали дома, стоящие на уступах холма, дымный и шумный завод вдалеке и величественные горы на фоне вечернего неба.

– Отец Небесный… – прошептала малышка Розали.

Констанция заранее отправила домой телеграмму. Карета уже ждала их. Она заметила, как на мгновение перекосилось лицо кучера, когда он понял, что Браун и дети приехали вместе с хозяйкой.

Повозка покатилась вверх по улице. Девочки пищали и прижимались к Брауну, когда ветер раздувал их волосы и одежду. Пинкни Герберт помахал Констанции рукой от дверей своей лавки, но лица некоторых горожан, особенно физиономия уволенного Хазардом Люта Фессендена, выражали откровенную враждебность.

Особняк, стоявший почти на гребне холма, был весь залит светом заходящего солнца. На веранде их ждала Бретт с какой-то женщиной, которую Констанция не узнавала, пока карета не въехала на дорожку.

– Вирджилия? – воскликнула она. – Как ты чудесно выглядишь! Глазам не верю!

– Это все заслуга нашей невестки, – ответила Вирджилия, кивая на Бретт.

Она старалась говорить небрежным тоном, чтобы показать, будто все эти перемены не имеют для нее никакого значения, но взгляд ее выдал.

Констанция никак не могла прийти в себя от изумления. Рыжевато-коричневое шелковое платье с кружевными манжетами прекрасно сидело на Вирджилии, подчеркивая ее заметно постройневшую фигуру, обретшую неожиданно соблазнительные изгибы. Волосы Вирджилии, собранные в аккуратный узел на затылке, сверкали такой чистотой, какой прежде Констанция за ней никогда не замечала. Едва заметные пудра и румяна на ее лице были наложены столь искусно, что почти полностью скрывали старые оспины. Вирджилия никогда не считалась хорошенькой, но теперь ее смело можно было назвать привлекательной.

– О, совсем забыла!.. – воскликнула Констанция.

Она начала всех знакомить и в нескольких словах объяснила, зачем привезла в Бельведер Сципиона и детей.

Бретт держалась с Брауном вежливо, но прохладно; он же, безусловно, сразу заметил ее акцент. А Констанция обратила внимание, как взгляд Вирджилии вяло скользнул от лица Брауна к его груди. Он вдруг, словно застеснявшись, начал заниматься детьми, поправлять на них одежду и приглаживать волосы. Констанцию удивило его смущение. Однако, вспомнив склонность Вирджилии к чернокожим мужчинам, она поняла, что в каких-то основных своих проявлениях та не изменилась.

Гостей провели в дом, накормили и устроили на ночлег. На следующее утро, пока Вирджилия присматривала за детьми и тщетно пыталась вовлечь в разговор Леандера, Констанция и Браун въехали в главные ворота завода Хазарда и дальше, за цеха, где стоял сарай, какое-то время игравший роль пересыльной станции для беглецов, которые отсюда направлялись в Канаду.

Браун зашел внутрь, осмотрелся, вышел.

– С небольшим ремонтом будет просто отлично, – сказал он.

Они обсудили необходимые изменения, когда ехали обратно к воротам. Рабочие почтительно уступали дорогу карете, но большинство не могло скрыть молчаливого неодобрения при виде чернокожего мужчины, который появился на людях вместе с женой их хозяина.

К полудню они уже переговорили с Уотерспуном, и тот отправил людей снести одну из стен сарая, а три другие починить и покрасить. Позже в тот же день Констанция и Браун поехали посмотреть, как продвигается дело. Бригадир маляров, мужчина средних лет по имени Абрахам Фоутс, работал на Хазарда уже пятнадцать лет. Всегда дружелюбный, на этот раз он лишь кивнул Констанции и не поздоровался. А вечером, когда взрослые и дети ужинали, кто-то бросил камень в выходившее на улицу окно.

Леандер обернулся на шум, напрягшись, как кот, чьи усы коснулись чего-то угрожающего в темноте. Вирджилия в ярости вскочила. К удивлению Констанции, Браун совершенно спокойно произнес: