– Чего-то подобного и следовало ожидать, когда человек вроде меня появляется в таком доме… и входит через парадную дверь.

– Это верно, мистер Браун, – откликнулась Бретт.

Произнесено это было довольно мирно, но вызвало гневный взгляд гостя. Констанция вдруг осознала, что просмотрела еще одну возможную проблему. Нельзя было ожидать от Брауна, что ему понравится кто-то из южан, и точно так же нельзя было ждать от уроженки Южной Каролины, что она с готовностью примет чернокожего за обеденным столом.

Рано утром Констанция поехала к сараю и появилась там одновременно с Абрахамом Фоутсом и одним из рабочих. Фоутс и его помощник постарались скрыть довольные ухмылки при виде больших неровных букв, которые кто-то размашисто намалевал черной краской на сарае: «МЫ ЗА ВОЙНУ, НО МЫ ПРОТИВ ЧЕРНОМАЗЫХ».

Чувствуя горечь и досаду, Констанция подобрала юбку и решительно подошла к стене. Потерев пальцем последние буквы, она попыталась их стереть, но краска уже просохла.

– Мистер Фоутс, пожалуйста, закрасьте эту гадость, чтобы ничего не было видно. Если подобная надпись появится еще раз, вы снова ее закрасите и будете делать это до тех пор, пока хулиганство не прекратится или пока этот сарай не рухнет под сотней слоев побелки.

Слегка побледневший мастер нервно пощипал верхнюю губу.

– Миссис Хазард, люди тут разное толкуют об этом месте. Говорят, тут вроде как будет дом для черномазых детей. И им это не нравится.

– Мне все равно, что им нравится или не нравится. Этот сарай – собственность моего мужа, и я буду делать здесь то, что сочту нужным.

Подстрекаемый взглядами остальных, Фоутс выставил вперед подбородок:

– Вашего мужа… Да он, может, и вообще не…

– Мой муж знает и одобряет то, что я задумала. И если вы хотите и дальше у него работать, займитесь делом.

Фоутс уставился в землю, но другой рабочий оказался смелее:

– Мы не привыкли выслушивать приказы от женщины, даже если она жена хозяина.

– Отлично! – Констанцию переполняли ярость и страх, но она не осмелилась это показать. – Я уверена, найдется множество других заводов, где вам не придется этого делать. Можете получить расчет у мистера Уотерспуна.

– Постойте, я же… – вскинул руку работяга.

– Это вы сделали! – Констанция показала на пятно между его большим и указательным пальцем. – Вчера вечером я видела у вас черную краску. Какая храбрость – высказывать свое мнение под покровом темноты! – Голос Констанции сорвался, она быстро шагнула вперед. – Убирайтесь отсюда, вы уволены!

Рабочий убежал. Страх Констанции сменился тревогой; она явно превысила ту власть, которую дал ей Джордж. Но пути назад уже не было. Кроме того, убежище Брауна не будет безопасным, если она об этом не позаботится.

– Мне жаль, что так случилось, мистер Фоутс, но я не отступлю. Вы будете белить стены или уволитесь?

Она увидела, как по холму уже поднимаются трое плотников с ящиками инструментов, и поняла, что ей придется задать им те же вопросы.

– Буду работать, – проворчал Фоутс. – Но делать это для кучки ниггеров? Неправильно это.

Вернувшись в Бельведер, Констанция постаралась успокоиться. Да, Север вовсе не был кристальным источником нравственности, что, безусловно, не могло не приводить в бешенство южан, уже больше трех десятилетий слышавших пустые рассуждения аболиционистов. Фоутс, без сомнения, абсолютно искренне считал, что негры не должны занимать равное положение с белыми. Да и Линкольн, как говорил Джордж, не раз высказывал подобное мнение, это многие слышали. Поэтому Констанция вполне могла понять, что Фоутс – лишь продукт своего времени, он чувствует себя удобно и надежно, разделяя мнение большинства.

Но должна ли она сама мириться с такими взглядами и присоединиться к большинству… или позволить им запугать ее? Черта с два! Она была женой Джорджа Хазарда. И дочерью Патрика Флинна.

– Отвратительно! – заявила Вирджилия, когда Констанция рассказала ей о надписи на стене. – Если бы в Белом доме сидел настоящий лидер, такого бы не случилось. Но я уверена, что скоро он появится.

– Это почему? – спросила Бретт с другой стороны стола, на котором громоздилось огромное блюдо с жареной бараниной и пять других, не менее больших блюд, что стало теперь привычной картиной для обеда в Бельведере. Розали, Маргарет и Леандер не просто ели – они жадно проглатывали пищу, толком не жуя ее. Даже Браун, казалось, никак не мог насытиться.

– Наш президент – просто слабак, – заявила Вирджилия с той же категоричностью, которая доставила всем немало неприятностей в прошлом. – Вы только посмотрите, как он отреагировал на решение Фримонта об освобождении негров в Миссури. Он струсил и постарался угодить рабовладельцам Кентукки и других приграничных штатов…

– Мне говорили, он это сделал, чтобы не разжигать конфликт…

Вирджилия не обратила на Констанцию никакого внимания.

– …но Тад Стивенс и кое-кто еще уже выказали желание прижать его. И если правые республиканцы наберут силу, Линкольн получит то, что давно заслужил. Как и бунтовщики.

– Извините… – пробормотала Бретт и вышла из столовой.

После обеда Констанция собралась с духом, чтобы наедине поговорить с Вирджилией.

– Мне бы хотелось, чтобы ты… не делала подобных заявлений в присутствии Бретт. Ты ведь говорила, что она изо всех сил старалась помочь тебе, что это она добилась таких чудесных перемен, и…

– Да, она помогла мне, но это не имеет никакого отношения к правде или… – Вирджилия глубоко вздохнула, сообразив наконец, что ее несдержанность разозлила Констанцию.

После своего чудесного преображения и возросшей уверенности в себе Вирджилия мало-помалу стала по-другому воспринимать и многие другие вещи. Например, она начала понимать, что иногда с оппонентами следует быть более тактичной.

– Да, ты совершенно права, – снова вздохнула она. – И хотя я никогда не откажусь от своих убеждений…

– Никто и не просит тебя об этом.

– …я все же понимаю, что Бретт заслуживает некоторого уважения.

– Не говоря уже о простой повседневной вежливости.

– Безусловно. Она стала частью семьи и, как ты и сказала, была добра ко мне. Я буду очень стараться. И все же при нынешнем положении всегда найдется повод для споров.

– Ведь это ты в немалой степени приложила руку к тому, что теперь называешь «нынешним положением», – тихо сказала Констанция, – разве не так?

Вирджилия кивнула:

– Я понимаю, что мое пребывание здесь подходит к концу. Я и сама уже хочу уехать. Хочу вернуться в гущу событий. Но не знаю как. На что я буду жить? Чем смогу заниматься, если почти ничего не умею и мало что смыслю в практических вещах?

Вирджилия медленно подошла к окну гостиной. Дождь лил вовсю. Капли били в стекло, бросая на лицо Вирджилии тени, похожие на новые оспины.