Решение другой, последней проблемы услужливо упало в императорские руки в лице папы римского Льва III. Он стал преемником папы римского Адриана I в 795 г., и вскоре у него начались неприятности с группировками римской знати, враждебной его назначению. Ситуация дошла до критической точки 25 апреля 799 г., когда Лев был схвачен его противниками и обвинен в лжесвидетельстве, симонии (продажа церковных должностей или духовного сана) и неподобающем сексуальном поведении. История, распространившаяся позднее, гласила, что они попытались выдавить ему глаза и вырезать язык, и независимые источники подтверждают, что он был по крайней мере ранен. Но Лев, безусловно, мог видеть и говорить в день Рождества Христова 800 г. Папские источники приписывают это чудодейственному вмешательству, но нельзя видеть без глаз, а ослепление не так уж и трудно было осуществить, так что тут явная предвзятая подача информации. Но на Льва, несомненно, было совершено нападение, его заключили в тюрьму, но он спасся, сумев вскарабкаться по монастырской стене и найти защиту у одного из представителей Карла Великого, находившегося в городе. Позднее, в этом же году, он был отправлен на север, чтобы встретиться с самим франкским королем в Падерборне.

Что именно случилось, когда они встретились, не пишет ни один источник, и обе стороны впоследствии составили тщательно продуманные планы дезинформации. Но когда понимаешь, что Карл Великий явно хотел получить титул императора, тогда как Лев скорее съел бы свою собственную печень, чем увидел возрождение империи на Западе, то последовательность событий начинает наводить на размышления. Посоветовавшись со своими церковнослужителями, король франков заявил, что никто не властен судить папу римского, потому что он apostolicus – прямой потомок святого Петра. Затем он отправил Льва назад в Рим с достаточным военным отрядом, чтобы подавить оппозицию, и всего лишь чуть больше года спустя Карл Великий сам вступил в город в ноябре 800 г. В начале декабря был созван собор, который подтвердил, что никто не властен судить папу римского. Тем не менее 23 декабря предположительно по своей воле Лев дал торжественную клятву, что он невиновен в том, в чем его обвиняют, и два дня спустя провозгласил Карла Великого императором[218].

В этот момент, столкнувшись с оглушающим молчанием в отношении того, что было сказано в Падерборне, я хотел бы познакомить вас с принципом одного из руководителей моей докторской диссертации. Он чрезвычайно известный историк Античности, который изучал закат Римской империи, но с тем подозрением к христианству, которое разделяют многие (хотя и не все) из тех, кто изучает античную литературу. Однажды он сказал: «Возможно, я многого не знаю о христианстве, зато я знаю, как пахнет гнилая рыба». Встреча в Падерборне – как раз такой случай. Мы никогда не узнаем, как именно было сформулировано предложение франкского короля и кто сделал его (прямое ли оно было, или один из приближенных короля пошел на прогулку в лес с человеком Льва). Мы также никогда не узнаем, долго ли мучился Лев или быстро принял его. Но в моей душе нет ни малейшего сомнения в том, что так или иначе Карл Великий сказал: «Сделай меня императором, и я верну тебя на папский трон. И никаких вопросов»[219].

С точки зрения Карла Великого, что могло быть лучше, чем заставить папу римского провозгласить во всеуслышание то, что ошеломляющий перечень военных успехов короля франков и его неутомимая забота о церкви демонстрировали на протяжении последних двадцати лет: что он был – без малейших сомнений – Богом избранным средством для реставрации христианской империи? Никто не сомневался, что особая власть была дана папскому престолу ввиду того, что занимавшие его люди являлись потомками святого Петра, даже если и имелись какие-то разногласия относительно того, что эта власть может означать. Так что папа стал хорошим решением проблемы Карла Великого, таким, которое делалось даже еще более ясным благодаря утверждениям, изложенным в идеях, позже записанных в «Константиновом даре». Главное утверждение – что Константин отдал императорскую власть на Западе папе римскому Сильвестру, когда садился в колесницу на Константинополь, – уже фигурировала в переписке Адриана с франкским королем. Прелестно! Кому же еще провозглашать Карла Великого императором, как не самому последнему обладателю трона, которому была оставлена императорская власть в IV в.?

Как часто бывает со скоропалительными союзами дипломатического рода, обе стороны быстро сделали достоянием гласности свои собственные версии событий. Лев, как известно, приказал создать мозаику в большом зале Латеранского дворца (он, а не Ватикан на тот момент был штаб-квартирой папы), на которой изображены Карл Великий и Лев, стоящие рядом на коленях у ног святого Петра. Ее оригинал уничтожили, но была сделана копия, которую в настоящее время можно увидеть с внешней стороны собора Святого Петра. Эта иконография недвусмысленно отрицает, что Карл Великий имел большую власть, чем папа римский, и согласно тому, о чем настойчиво писал папа в письмах, сохранившихся от Codex Carolinus, победы короля франков происходили по воле святого Петра, а не Бога.

Точка зрения Карла Великого оказалась несколько иной. То, что объявил папа в день Рождества Христова 800 г., было решительно очевидно: Бог (главный), а не святой Петр (его заместитель) выбрал франкского короля для осуществления исключительной императорской власти, потому что заслуги короля оказались этого достойны. Промедление между встречей в Падерборне летом 799 г. и коронацией, которая состоялась более года спустя, нужно было для предоставления времени на то, чтобы создать соответствующий уровень дипломатических фанфар (хотя Карлу Великому также требовалось уладить дела на севере ввиду его предстоящего длительного отсутствия). Помимо прочей экзотики, Карл Великий устроил так, что к его приезду в Риме случайно оказалась делегация от патриарха Иерусалимского, чтобы вручить ему ключи от святейшего из всех христианских городов. Когда в свое время он счел, что настал подходящий момент передать императорский факел, Карл Великий сам провел церемонию для своего сына и наследника Людовика, совершенно самостоятельно, даже без статиста-папы, так как человек, занимающий пост Богом избранного императора, безусловно, мог безо всяких обвинений в высокомерии назвать своего преемника[220]. Что случилось с империей, на которую проблемы папы римского Льва наложили свою печать, и как преуспели Людовик и другие преемники Карла Великого – тема следующей главы.