– Истинная правда, – согласился Талорк, который стоял рядом с Лахланом.

– Но ведь ты не хочешь этого, – прошептала Эмили наконец.

– Если бы не хотел, священник не стоял бы сейчас перед нами.

– Ты собирался жениться на волчице.

– А теперь собираюсь жениться на тебе.

– Но мне больно даже подумать, что когда-нибудь ты отвергнешь наших детей так же, как твой отец отверг Ульфа. Правда, только в том случае, если дети родятся.

– Я уже сказал Ульфу, что Бог решит, будут у нас дети или нет. Ты веришь в Божий промысел?

– Верю.

– Так вот, если нам суждено иметь детей, то я буду любить их, несмотря ни на что. Обещаю.

– Но…

– Ты способна довериться мне, англичанка?

На глаза Эмили навернулись слёзы.

– Да.

Этот человек ни за что не нарушит данного слова.

– В таком случае твоя очередь произнести клятву.

– Но… – начала было Эмили, однако так и не закончила фразу, потому что не знала, что собирается сказать.

Во-первых, она готова любить Лахлана всю жизнь. Во-вторых, в Хайленд ее привело стремление спасти сестру от тяжкой участи. В-третьих, сейчас предлагают вступить в союз куда более обнадеживающий, чем тот, ради которого пришлось покинуть родную Англию. Так откуда же сомнения?

В этом браке можно одновременно защитить сестру и познать счастье. Горцы не случайно говорят, что подчиняются королю лишь тогда, когда хотят: до тех пор пока Эмили не вернется с позором домой, Абигайл ничто не угрожает. Отец заплатил немалую цену, которой потребовал от него английский король. Ну а королю Шотландии вряд ли придет в голову проверять точность исполнения приказа.

Но даже если монарх вдруг решит проверить, то наверняка «укрощение» дикого Лахлана Балморала устроит его не меньше, чем покорение Талорка Синклера.

И все же оставались сомнения в правильности поступка. Эмили искоса взглянула на Лахлана. Вождь выглядел спокойным и несокрушимо уверенным в себе. Невозмутимость возлюбленного подействовала магически: в мятущейся душе внезапно воцарился мир. Да, все будет хорошо. Если уж вождь Балморалов изменил решение жениться на «своей», значит, действительно полюбил. Возможно, он и сам пока еще не осознает чувства. Возможно, никогда не пожелает признаться в слабости. И все же в душе родилась и крепла любовь.

Без любви он ни за что на свете не согласился бы жениться на обычной женщине, а уж тем более не начал бы настаивать на браке и уговаривать невесту. Лахлан говорил, что и раньше собирался сделать ее своей, однако тогда им руководило лишь вожделение. Но сейчас, после всего, что случилось в последнее время, о вожделении не могло быть и речи. Так что решение жениться можно было считать серьезным и вполне осознанным.

А обещание любить детей? Оно многого стоит! Возможно, в один прекрасный день гордый вождь признается в любви и к их матери…

Вот так Эмили наконец привела в порядок собственные чувства и мысли. И вдруг услышала протяжный вздох Талорка:

– Может быть, ты все-таки выйдешь замуж за меня? Пока священник здесь, это можно организовать без особого труда.

Не тратя больше ни секунды, Эмили почти прокричала слова клятвы – под веселый смех Синклера.

Едва церемония закончилась, Лахлан поцеловал молодую супругу с такой неподдельной страстью, что Эмили не удержалась, крепко обняла мужа и ответила горячо и искренне. Не скрывая нежности, он взял ее на руки, прижал к груди и понес вверх по лестнице – в спальню. Вслед влюбленным неслись радостные крики.

Оказавшись наконец в комнате, Лахлан плотно закрыл дверь. Времени терять не стал и не позволил жене ни задуматься, ни усомниться.

Когда Эмили опомнилась, они уже лежали в постели – нагие.

– Не забывай, что, как только все свершится, пути назад уже не будет, – серьезно предупредила Эмили.

Несмотря на уверенность в чувствах мужа, она все-таки решила предоставить шанс к отступлению – последний. Что ни говори, а женитьба на обычной женщине шла вразрез с его жизненными планами оборотня и вожака стаи.

– Пути назад не было уже с первой нашей встречи, да вот только я упрямо не хотел этого признавать.

Заявление показалось слишком легкомысленным, почти игривым.

– Мне не до шуток, Лахлан. Пока девственность со мной, ты можешь аннулировать брак. Но как только супружеские права вступят в силу, я уже не позволю выкинуть себя словно никчемную вещь – даже если нам не удастся достичь истинной близости.

– Ни за что тебя не отпущу.

Слова прозвучали как клятва, и Эмили поняла, что они родились в сердце – тем более что супруг подкрепил их страстным поцелуем.

А потом начались прикосновения – такие чудесные, каких еще не случалось раньше. Возбуждение перешло все мыслимые границы и превратилось в желание, в жажду близости. Эмили широко раздвинула ноги, умоляя как можно быстрее соединить тела, облегчить палящую боль вожделения.

Неожиданно, в самый последний момент, Лахлан остановился.

– Предлагаю свое тело и всего себя. Готова ли ты принять меня таким, каков я есть, Эмили Балморал?

Ответ мог быть лишь одним:

– Готова.

– И хочешь впустить меня в свое тело?

– Да. Хочу, чтобы ты стал частью моего тела и моей души.

– Что ж, так тому и быть, девочка. Отныне и навсегда.

Лахлан решился на последний рывок. Напряженная плоть причинила острую боль, и Эмили не удержалась от крика.

Лахлан с несказанной нежностью провел ладонью по лицу жены. Удивительно, но обычно такая уверенная рука дрожала.

– Расслабься, любовь моя. Мало того, что я хочу тебя взять. Ты должна принять, впустить меня.

– Но как? – Этого Эмили не знала, хотя отчаянно стремилась понять.

Лахлан опустил руку и пальцем осторожно коснулся тайного уголка. Прикосновение оказалось желанным. Эмили выгнулась, стремясь оказаться как можно ближе, опасаясь потерять хотя бы одно-единственное сладкое мгновение. Возлюбленный продолжал ласкать, щедро даря удовольствие.

– Как хорошо, – пробормотала Эмили.

– Да. Думай только о приятном, милая. – Голос звучат неровно.

Эмили так и сделала и скоро почувствовала, что действительно расслабилась.

Лахлан осторожно, короткими движениями начал путь вперед – до критического барьера, преодоление которого несло острую боль. Эмили снова вскрикнула и попыталась увернуться, избавиться от неприятного ощущения.

Лахлан держал ее, прижимая собственным тяжелым телом.

– Боль неизбежна. Другого пути нет. Не знаю, как ее избежать.