так, что иной работы для Деревякова не нашлось. Нет, Бекшеев точно не знал, но предполагал.

И за эту вот заботу спросила бы втрое.

И с него, и с жены, и с детей, когда подросли бы…

- И Мазаев пропал?

- И Мазаев… ходоки боятся. Теперь по двое уже и ходить не хотят, а толпою если, так разве получится незаметно? Так что прав Егорка… одно беспокойство от этого охотника.

И немалая, надо полагать, польза государству.

Хоть ты оставь, как оно есть. Правда, кроме пользы были люди. Пусть контрабандисты, пусть преступившие закон, но люди. И пара солдатиков, которые точно закон не преступали. И следователи, решившие, что сами сумеют справиться…

- Еще Егорка баил, что вы моего племянника отыскали… - окурок Матильда раздавила о статуэтку, изображавшую оскаленного медведя. – Муженек мой охоту жаловал… все ходил… пока не узнала, на кого он охотится.

Пояснила женщина, прищурившись.

- Будем благодарны, если сумеете помочь с опознанием…

- Попробую.

- И мне надо переговорить с этим вашим… Рыбой.

- Не выйдет.

- Отчего же? Тоже исчез?

- Да нет. Не исчез… сбег, падла, - это она сказала искренне. – Третьего дня как… небось, чует, что скоро войне быть. Вот и сбег.

- Или все же пропал?

- В Городне его видели. И в квартирке пусто. Как и на счетах. Все-то выгреб, до копеечки. И документов опять же нет… да что там, документов. Ничего не оставил, даже носков драных. Так что сбег…

Небось, сопоставил визит Бекшеева, встречу с Деревяковой и грядущие вопросы.

Ничего.

В Городню Бекшеев отзвонится. Пусть поищут.

[1] На самом деле в Российской Империи разрешение на открытие борделя могла получить только благонадежная женщина в возрасте от 30 до 60 лет.

[2] Часто забирали три четверти, а половину – лишь от постоянных клиентов.

[3] Правил и ограничений было довольно много. Так, в борделях первого класса количество клиентов на одну девушку не более 7 человек в день (для сравнения в борделях низшего уровня – до 20), постоянные врачебные осмотры, запреты на работу в праздничные дни (в том числе и церковные праздники).

Интересен факт, что порой в борделях девушки лишь числились. Так, во время одного из осмотров, была выявлена группа евреек-девственниц, которые учились в медицинском институте. Обменяв паспорта на билеты проституток, девушки получили возможность обойти запрет и выехать за пределы черты оседлости, т.е. легально находиться в Петербурге.

[4] В борделях действительно велись книги учета, которые заполнялись и хозяйкой, и работницами, для честных расчетов.

Глава 33 Сарыч

Глава 33 Сарыч

«Из достоверных источников нашему корреспонденту стало известно о возможной скорой отставке князя Бекшеева, ныне занимающего пост руководителя Особого отдела при жандармерии…»

«Сплетникъ»

С Бекшеевым мы встретились в мертвецкой.

Вот прямо у дверей.

И Тихоня при нем. И неизвестная, но крайне раздражающая видом своим женщина. Лицо у нее такое вот… неприятное.

Девочке она тоже не понравилась.

- Доброго дня, - я все же решила проявить вежливость.

- Доброго, - Бекшеев посмотрел на мешок.

Ну и на меня.

Да, видок, подозреваю, впечатляющий. Мы ж с Девочкой всю поляну излазили, надеясь найти еще хоть что-то. К ольхе сходили. К тому, что от нее осталось, убедившись, что было дерево огромным. Ямина образовалась под нею такая, что, если крышу накинуть, то нормальный дом выйдет. Да и пень кривой, вывернутый набок, сохранился. И по слому его было видно, что гниль подточила дерево изнутри, вот и не удержалось, покачнулось под ветром, легло на бок да и хрустнуло под собственным весом.

Михеич, тот в стороне держался, близко не подходил, но и нам не мешал.

Даже снимки по моей просьбе сделал.

Порядку ради.

По подлеску я и лазила, продираясь сквозь неприбранные, пусть и посеченные ветки ольхи и клубы омелы, которая тоже доживала свой час, но еще цеплялась, тянула из мертвого дерева соки. Я обнаружила и остатки щитов, большею частью изломанных, да и изрядно порченных гнилью.

Нашла в траве пару бусин.

Обрывки рушника с истлевшим рисунком.

И пару волчьих черепов, которые тоже упаковала. В общем, так я в мертвецкую и явилась, грязная, с паутиной в волосах – её, вбившуюся, теперь не вычешешь, вымывать придется – и с мешком.

С мешками.

Фрица мы положили в один. Черепа – в другой.

Ну и остальное – в сверток. Спасибо, Михеич до города провел, а так бы сама не дотащила.

- Это… что? – поинтересовался Тихоня, мешок принимая.

- Покойник, - ответила. – И черепа. Волчьи. Места нашла одно. Интересное.

Правда, не понять пока, как оно с нашим делом связано, но связано же… как-то определенно. И во взгляде Бекшеева вижу вопросы. Чуть киваю, мол, после.

Расскажу.

Все как есть… и проведу, если что. Чай, он человек неплохой и боги не обидятся. Они видят, кто и с какой мыслью идет. А я проглядеть могла что-то важное.

- Ага… - Тихоня взвесил мешок. – Легкий какой-то… покойник. Выдержанный, небось. Но погодь, тут опознание будет…

Опознали.

Матильда Крышникова даже платочек извлекла, чтобы смахнуть невидимую слезинку. Но разглядывала тело долго, пристально, с каким-то непонятным мне жадным интересом.

- А рука где? – только и поинтересовалась она. – Как его такого хоронить-то? И нога?

Она чуть прищурилась.

- И остальное? Сумка при нем была…

- Сумок не нашли.

Кивок.

И уточнение.

- Тело-то когда забрать можно будет?

- По окончании следствия, - ответил Бекшеев. И женщина снова кивнула. Вздохнула. И сказала:

- Дураком был, дураком помер… прими, Господь, грешную душу его, - она широко перекрестилась. – Коль найдете, кто его этак, то скажите… сочтемся.

- С кем? – уточнил Бекшеев. И женщина осклабилась.

- Со всеми. Это ж как в Писании? И каждому воздастся по делам его…

Она обошла стол. И наклонилась к мертвецу, словно желая поцеловать его. Но все же не рискнула. Или вовсе не желала целовать, а хотела разглядеть внимательней.

Как знать.

- Скажете, когда его можно… предать земле.

Ушла она явно нехотя. Ей определенно было любопытно взглянуть, что же в том мешке, который держал Тихоня. И она кусала губы, сдерживая вопросы.

Злость.