– По-моему, твое замечание было совершенно неуместным, – укорила его Эммелин.

– Ну ладно, ладно. Зачем ты здесь?

– Я хочу, чтобы ты выступил в суде в пользу Лукаса.

– Черта с два!

Подойдя к огромному креслу с обивкой, украшенной цветочным орнаментом, он опустился в него и положил ноги в домашних тапочках на стоявшую рядом оттоманку, даже не предложив ей сесть, словно не имел ни малейшего понятия о хороших манерах. Эммелин знала, что этим своим поступком он намеренно старался ее оскорбить. Однако оскорбления не задевали и не заботили ее сейчас. Она сделала еще несколько шагов в глубь комнаты, переступая через груды газет на полу, и едва не поскользнулась, задев ногой раскрытый номер «Бостон глоб» за минувший понедельник.

– Я не предлагал тебе войти, – презрительно фыркнул Брэдфорд.

– Нравится это кому-либо из нас или нет, но это все еще мой дом.

– Нет, мой!

– Если ты помнишь, он был оплачен моими деньгами. Лицо Брэдфорда залил густой румянец.

– Но я пришла сюда не для того, чтобы с тобой спорить. Я хочу поговорить о нашем сыне. Он нуждается в тебе.

– Он не нуждается во мне! И никогда не нуждался!

Эммелин вздохнула, уселась на мягкую оттоманку напротив него и слегка подалась вперед.

– Было время, когда он выбегал тебе навстречу с распростертыми объятиями и следовал за тобой повсюду, куда бы ты ни пошел. Он подражал тебе во всем – в манерах, даже в одежде.

Воспоминания овладели ею, унося назад в прошлое. Еще ни разу с тех пор, когда ее сыновья были еще мальчиками, она не чувствовала столько нежности в груди.

– Помню, как он настаивал на том, чтобы иметь точно такую же пижаму, как у тебя – из серого шелка с пейслийским узором. – Эммелин перевела взгляд на мужа и заметила, что его суровое лицо постепенно смягчалось. – Ты помнишь это, Брэдфорд?

Судя по его реакции, он ничего не забыл.

– И еще тапочки. Он хотел такие же тапочки к пижаме…

– Чтобы он мог стоять рядом со мной в ванной, когда я бреюсь, – подхватил Брэдфорд с грубоватой нежностью в голосе.

– Ты еще приказал сделать для него безопасную бритву.

Брэдфорд глубоко вздохнул.

– Ему нравилась эта никчемная деревяшка.

Эммелин заколебалась, словно не будучи уверенной, как лучше продолжить этот нелегкий разговор.

– Что произошло между вами, Брэдфорд? Что могло так повлиять на ваши отношения?

Его настроение внезапно изменилось, словно молния сверкнула среди ясного неба. Он швырнул на стол газету и вскочил с кресла:

– Я не делал ничего! Ничего! И я не потерплю от тебя никаких упреков в том, что я неправильно воспитывал нашего сына.

Эммелин снова устало опустилась на диван. У ее мужа имелось много недостатков, однако она никогда прежде не замечала за ним подобных вспышек ярости. Тут явно что-то было не так.

– В чем, собственно, дело, Брэдфорд?

– Ни в чем! И почему все, кому не лень, задают мне один и тот же вопрос? Сначала Грейсон, и вот теперь ты.

– Грейсон был здесь?

Выражение его лица стало замкнутым, и он предпочел отмахнуться от ее вопроса.

– Итак, ты хочешь, чтобы я выступил свидетелем в суде. Я ответил тебе отказом. Что еще тебе от меня нужно?

Эммелин поджала губы, ум ее лихорадочно работал в поисках нужных слов.

– Не так давно ты просил меня вернуться к тебе.

На какой-то миг в его глазах вспыхнула надежда, но почти тут же он подавил свои чувства.

– И?..

– Я не могу вернуться к тебе, Брэдфорд, до тех пор, пока ты ведешь себя подобным образом. Неужели ты забыл, каким ты был когда-то? Человеком, которого я любила? Человеком, чей сын боготворил его?

Он смотрел на нее, как ей показалось, целую вечность, и это немного приободрило ее. Как может отец не любить своего родного сына? Наверняка Брэдфорд сделает для их мальчика все, что в его силах. А если так, что это будет означать для нее лично? Какими глазами она тогда будет смотреть на него и на их будущее? Возможно ли, чтобы ее муж в конце концов исправился?

– Если ты когда-нибудь любил меня, Брэдфорд, если у тебя остались ко мне хоть какие-нибудь чувства, я умоляю тебя явиться сегодня в суд и выступить в защиту нашего сына.

Элис прибыла в здание суда всего за несколько секунд до начала заседания. Лукас уже сидел за длинным дубовым столом, Грейсон и все остальные члены семейства Хоторн расположились, как обычно, в первом ряду. Лукас о чем-то совещался с Грейсоном и Мэтью, а Софи и Финни вели между собой тихую грустную беседу.

Как только Элис вошла, Лукас тут же обернулся в ее сторону, словно почувствовав, что она здесь. В глазах его отражались страсть и другое, более глубокое чувство. Поднявшись с места, он посмотрел на нее так, словно готов был у всех на глазах прикоснуться к ней. В зале суда появился ее отец. Не сказав никому ни слова, он протиснулся сквозь низкие ворота, отделявшие места для публики от столов юристов, и уселся в кресло обвинителя. Всем сразу стало ясно, что окружной прокурор взял ведение дела на себя. Их догадка подтвердилась, когда Кларк так и не появился в зале. У Элис все оборвалось внутри, когда Уокер Кендалл пригладил пальцами свои пышные усы – верный признак того, что он готовился к битве.

– Проклятие! – пробормотал за ее спиной Грейсон. Лукас только украдкой пожал под столом ее руку.

– Ты превосходный адвокат. Не давай отцу сбить тебя с толку.

Тяжело опустившись на скамью, Элис не сразу заметила папку, специально положенную на стол так, чтобы привлечь ее внимание. Едва она открыла ее и убедилась в том, что перед ней полицейский протокол, содержащий в себе обстоятельства последнего убийства, пристав объявил о появлении судьи, и ей пришлось закрыть папку и встать.

Судья Парке сел и, откашлявшись, обвел взглядом публику в зале.

– Сегодня утром меня официально известили о том, что Кларк Киттридж отстранен от ведения дела и его место займет окружной прокурор Содружества. Хотя я могу понять, почему Киттриджа отстранили после того представления, которое он устроил здесь вчера, к несчастью, в данном случае должен заметить, что мне это совсем не по вкусу.

Таким образом, мы оказываемся в положении, когда отец выступает в суде против родной дочери.

– Ваша честь, – вставил Уокер, поднявшись с места. – Лишь очень немногим людям такое могло бы сойти с рук.

– Уокер, – перебил его судья, – я понимаю, почему вы не хотите, чтобы этот человек продолжал вести дело после того, что он наговорил тут о вашей дочери…

– Семейные узы не имеют никакого отношения к процессу, ваша честь. Я уверен, суд уже обратил внимание на то, что еще несколько месяцев назад обвинение предоставило подсудимому документы, в которых раскрывалось мое родство с выбранным им адвокатом, и он дал свое письменное согласие.