Мы подали заявление в комиссию поселкового Совета, которая завела необходимые бумаги.

Вскоре к нам пришел землемер и замерил всё, что только можно было замерить.

Наташа отнесла председателю поселкового совета Турчаку издевательское заявление: «Прошу разрешить мне строительство туалета на принадлежащей мне территории». Турчак без тени иронии наложил на заявлении резолюцию: «Разрешаю».

С подписанным заявлением Наташа отправилась к районному архитектору, который сделал план застройки.

Леня с этим же заявлением пошел к начальнику пожарного надзора, который тоже поставил свою резолюцию.

Я пошел с тем же многострадальным заявлением к главному врачу санитарно-эпидемиологической станции, который добавил на листок еще и свою подпись.

Со всеми собранными подписями Леня опять пошел к председателю поссовета Турчаку, который отправил его к землемеру за второй подписью.

После этого пришлось снова идти к Турчаку, и тогда он поставил на заявлении свою подпись.

Затем землемер подготовил проект решения поссовета.

Председатель поссовета Турчак этот проект утвердил.

Сессия поссовета на своем очередном заседании утвердила строительство нашего сортира, о чем нам была выдана соответствующая официальная бумага. Вся эта тягомотина длилась месяца два.

Между тем все это время мы нашим сортиром незаконно пользовались, и, конечно, никому до этого не было никакого дела!

С моей чудесной постройкой была связана еще одна забавная история. У Наташи валялся дома выданный ей на работе как воспитателю комплект открыток с фотографиями всех членов Политбюро ЦК КПСС. Валялся и валялся. На завершающей стадии строительства я придумал, что с ним делать. В тюрьме коммунистов опускали, и они жили около параши. Я решил, что открыткам место именно там. Более того, я разместил их в самой параше, аккуратно развесив на задней стенке, прежде чем поставить и прибить к полу трон с отверстием посередине. Открытки были неплохо видны снаружи. Главное место, по центру, занимал, конечно, Л.И. Брежнев. Таков был уровень нашего общения с Политбюро! Некоторое время нас это очень веселило. Потом забылось.

Напомнил нам о наших дурацких забавах КГБ, когда нагрянул с обыском. Кто-то из сотрудников пошел во время обыска по нужде и рассказал коллегам обо всем увиденном. Чекисты очень возмутились и потребовали, чтобы я снял открытки. Я сказал, что и не подумаю, поскольку очень долго искал, куда бы повесить любимых героев, и наконец нашел для них самое достойное место. Лезть в выгребную яму никому не хотелось, но и оставлять всё как есть они уже не могли. Наверное, про себя они проклинали на чем свет стоит того чекиста, который увидел это первым и рассказал остальным. Снимать вождей партии и правительства послали самого молодого. Он пролез головой в дырку и долго шарил руками по отнюдь не чистой стене, прежде чем снял все открытки до одной. Я думаю, за этот поступок его по справедливости должны были наградить орденом Ленина и дать звезду Героя Советского Союза!

Наши вещи, оставленные в Бармаконе, не пропали. Два диссидента из Красноярска – Володя Сиротинин и Валера Хвостенко, получив от меня нотариальную доверенность, поехали в Чуну и все забрали. Позже Хвостенко так описал это приключение в заметке «Чунско-Бармаконская операция»:

«Были мы молодые, веселые, лихие. И общее ощущение от “операции”: весело, интересно. История эта вспоминается как юмористическая, несмотря на известный контекст…

Поскольку ребят захватили врасплох, осталась в Бармаконе куча дел, вещей и т. п. Я сразу вызвался помочь, съездить туда, все сделать. Кроме того, я был не одинок, и подобные дела, связанные с посаженными и ссыльными, мы проворачивали вместе с моим другом Володей Сиротининым. Я сразу представил себе, как он будет рад развлечься. На этом и порешили.

Долго ли, коротко ли, я получаю от Саши генеральную доверенность на ведение его дел. Я впервые видел подобный документ и, честно говоря, обалдел. Я мог по этому документу буквально все, вплоть до составления завещания от имени А. Подрабинека. Вместе с доверенностью я получил от него подробнейшую инструкцию, где что лежит, какие дела с людьми и организациями надо уладить. С кого получить, кому отдать, какие вещи отправить в Усть-Неру, какие и кому подарить…

Объем дел предстоял не маленький, надолго с работы нельзя было отлучиться, дали стандартные “три дня без содержания”. И, чтобы увеличить активный промежуток, мы с Володей решили ехать со сдвигом на один день. Дело было в апреле. (Запомнилось, что наша экспедиция совпала с днем рождения В.И. Ленина.) Я поехал первый.

В Чуне нашел участкового и предъявил ему генеральную доверенность. Он был потрясен даже больше, чем я. Совершенно неожиданно он пригласил меня к себе переночевать. Я согласился. Был ужин, хозяин выставил бутылку и простые, но аппетитные закуски, как-то: грибочки, капустку, картошечку, сальце и т. п. И очень интересная была у нас за ужином беседа. Он пытался понять сущность диссидентства. Как человек хотя и простой, но здравомыслящий, он понимал, что не все ладно в Датском королевстве. Воспринять диссидентов как страдальцев за правду мешали стереотипы, внушенные пропагандой. Но эта концепция и не противоречила основам его мировоззрения. Были типичные вопросы: сколько нам платят и в какой валюте, в какой организации мы состоим и т. п. И никак не укладывалось у него в голове, что такую страшную доверенность Саша мог выдать совершенно незнакомому человеку. Подозревал, что я “с ним неискренен”.

Интересно, что вспоминает этот человек и как рассказывает об этом необычном событии. Я сказал ему, что завтра приедет еще один друг. Не успел назавтра Володя сойти с поезда, как к нему подскочил мент и произнес (показалось, что угрожающе): “Второй?!” Вова решил, что я уже в узилище и очередь за ним.

Сашины вещи хранились опечатанными на каком-то складе, и мы их перетащили в указанную Сашей баню. Помню, что все было напряжно из-за малого времени, количества и разбросанности дел. Я отправился в Бармакон, где надо было добыть Сашину трудовую и получить зарплату. Меня убеждали, что в Бармакон сейчас попасть нельзя ни на чем, так как река Чуна вот-вот тронется и машины туда по этой причине не ходят. А если я и перейду Чуну, то меня отрежет там ледоходом и придется ждать чистой воды, чтобы вернуться на лодке. Не помню, каково расстояние между Чуной и Бармаконом. Может быть, километров 15—20, так как я успел обернуться за один день. Раздобыл какой-то шест и на всякий случай, шел по весеннему льду с шестом.

Помню, как мы сидели с Володей в бане и под новые песни Кима комплектовали и обшивали посылки. Эти песни до Красноярска в то время еще не дошли, а в вещах был портативный магнитофон и куча кассет. “Куда ты скачешь, мальчик…” Кайф. Посылки Володя отправлял уже без меня. Эта эпопея долго нас веселила. Мы дали ей название “Чунско-Бармаконс-кая операция”. С Сашей Подрабинеком так и не привелось встретиться. Обменялись несколькими письмами. Я описал ему в красках все перипетии операции, дал своего рода отчет.

Я не знал, что Саша хлопотал о возмещении нам ущерба. По справедливости, так это мы должны быть ему благодарны за чудесное приключение».