– А позвольте узнать, когда выданы эти бумаги?

– Да вы грамотный? Если грамотный, так смотрите сами.

– Вижу. Такого-то октября. А теперь какое?

– Я думаю, вы знаете какое.

– Знаю. И кажется мне, что 25 октября этот министр потерял власть.

– Совершенно верно. А бумага сохранила силу. И партия, которая мне выдала командировку, существует. И список ее кандидатов остается прежний. Вы можете его выбрать, но можете и не выбирать. А запретить ей выставлять свой список не можете.

Совершенно не понимаю сам, как при этих условиях мне удалось вновь начать свою речь. Как всегда, где это только можно, я начинал с аграрного вопроса и притом всегда заранее запасался сведениями о местных аграрных условиях, так что говорил не применительно к России, а применительно к данному уезду; так было и тут, и потому мне удалось овладеть вниманием толпы. Но переход к войне оказался здесь, как почти везде, роковым. Мне удалось, однако, сказать, что поражение в войне будет губительно для всего нашего хозяйства, что немцы на нас наложат контрибуцию и мы должны будем платить ее. А сколько контрибуции наложат на нас? Может быть, 10 миллиардов рублей. А знаете ли вы, что такое 10 миллиардов? Это значит вот что. В России 150 миллионов человек. На человека выходит рублей 60, да не нынешних керенок, а настоящих золотых рублей. На человека, на круг. Понимаете ли вы, что значит на круг? Это значит вот что. Вот тут против меня на первой скамейке сидит девочка, уставившись глазенками мне в рот. Сколько ей лет? Лет 7 или 8. Знает она что-либо о войне? Вряд ли. А на ее плечики все-таки лягут эти 60 рублей. А дома у нее, может быть, в колыбельке лежит годовалая сестренка. Она уж, наверное, ничего не знает о войне, а и на ее плечики ляжет та же тяжесть. Может быть, там, на печке, лежит дряхлый дед и кряхтит; работать он не может, а те же 60 рублей придутся и на его долю. Платить он не может – ничего не значит; сын за него заплатит. А как заплатит, когда у него денег нет? Ничего, продадут скотину, может быть – избу, землю.

Аудитория слушала внимательно. Но наступает момент, когда делаешь вывод: войну нужно продолжать, – и начинается шабаш ведьм. Дезертиры вскакивают, кричат: «Подлец, буржуй, молчи!» Ко мне подбегает старик и начинает вертеться около меня, повторяя одну и ту же фразу:

– У меня сын в плену, ему вот э-столько хлеба в день дают. У меня сын в плену, ему вот э-столько хлеба в день дают.

Сжимаются кулаки. Я пробую перекричать толпу, но это не удается. Наконец, мой хозяин уводит меня.

Сидим мы у него, пьем чай, горюем о неудаче. Понемногу возвращаются с митинга члены его семьи, рассказывают о продолжении митинга, которого я уже не видел. Приходит какой-то старик, останавливается среди комнаты и начинает говорить, смотря упорным взглядом в одну точку на стене и тыкая в нее пальцем:

– Я им говорю, сукиным детям: дайте ему договорить, сукины дети. Он узел завязал, как он его развяжет? Мне интересно послушать, а они, сукины дети, галдят. Чего вы, сукины дети, галдите? Ведь как он развяжет узел? Война! А как же нужно ее кончить? Почему ему не даете договорить, сукины дети? Ведь я хочу знать, как он развяжет.

И так далее, довольно длинно и довольно однообразно, – но интересная защита свободы слова с точки зрения слушателя.

Еще один, последний эпизод. В селе; митинг в небольшой избе. Народу человек 50–60. Кроме меня имеется еще один приезжий оратор. Я с ним поговорил до собрания и уступил ему первое слово. Мы сидим на лавке в углу под образами; рядом с нами —несколько мужиков, играющих роль президиума; один из них, по-видимому, староста.

– Покажите ваши документы.

Социалист-революционер и я показываем, – он смотрит и удовлетворяется.

– Можете начинать.

Социалист-революционер начинает:

– Я вам расскажу про нашу партию. Она называется социалисты-революционеры. Она самая старая партия в России и всегда боролась за свободу народа. Ей уже 54 года, она основалась в 1863 году.

– Когда? – прерываю я с места недоуменным голосом.

– А разве нет? – обращается он ко мне.

– Нет.

– Так когда же?

– В 1899 году482.

– Ну, может быть, вам лучше знать. Но все-таки она старше вашей. Когда ваша основалась?

Я объясняю вкратце, что наша партия слилась из двух, слилась всего несколько месяцев назад, а те две образовались в 1906 г., и пользуюсь случаем, чтобы кратко рассказать, как это произошло.

– Ну вот, так и выходит. Мы основались, чтобы бороться за землю для народа, когда за это вешали, а они образовались, когда была Дума и это было безопасно. А чего хочет наша партия? Я вам прочту ее программу и разъясню, где что-нибудь непонятно.

И он начал читать по печатному пункты программы с краткими комментариями. Читал и объяснял нудно, скучно, вяло; аудитория явно спала. Наконец, он кончил.

– Так вот какова наша программа. А программа – это документ; это значит – вот что мы сделаем, если вы выберете нас. Поэтому выбирайте нас.

Он даже не прибавил указания на № списка.

Во всю мою жизнь не встречал такого бездарного, неумного, скучного и вдобавок невежественного оратора, официально выставленного какой бы то ни было партией. Совершенно не понимаю, как его могли выставить.

Я начал:

– Вот такой-то (я назвал его фамилию, теперь не помню) сказал, что программа – это документ, а коли в документе что сказано, так это, значит, правда. Не совсем так. Вот у верующих христиан есть их программа, тоже документ: Евангелие. Много хорошего написано в этом документе. А разве все христиане поступают согласно этому документу? Может быть, христиане – нет, а социалисты-революционеры – да? Может быть. Но вот у нас было правительство. В этом правительстве было много эсеров. Был Керенский, были Чернов, Переверзев, Савинков, другие, все это эсеры. Так вот оратор такой-то лучше бы сделал, если бы рассказал не то, что их партия сделает, когда она будет иметь власть, а что она сделала, когда имела власть. И прежде всего пусть бы он объяснил, как это вышло, что все они были одинаковые эсеры и все тянули в разные стороны.

Затем последовало критическое изложение деятельности Временного правительства с указанием, как эта деятельность привела к торжеству большевиков и какой ужас надвигается на нас всех с их торжеством, а затем – развитие нашей программы, но в более простых