— Эй! — воскликнул Отто, поднимаясь с земли. Он еще не отдышался после падения, но голос звучал бодро и насмешливо, хотя и хрипло. Опершись на ружье, немец выпрямился. — Тореро!

— Стреляйте! — завопил Леон, увидев, что бык остановился.

— Nein! — прокричал в ответ граф, не поднимая оружие. — Интересно посмотреть, как вы управляетесь с копьем! Вы ведь еще хотите научиться летать? Так продемонстрируйте свое мастерство.

Первая пуля перебила буйволу заднюю ногу, из-за чего он разворачивался немного неуклюже, зато решимости покончить с обидчиками ему было не занимать. Нацелив на противника правый глаз, бык опустил голову и во весь опор устремился к цели. На этот раз Леон встречал его подготовленным. Держа копье в классической масайской манере, как фехтовальщик рапиру, он ждал до самого последнего момента, а когда этот момент настал, вновь развернулся под левый, слепой глаз буйвола. Когда бык проносился мимо — заскорузлый бок даже коснулся его ног, — Леон выставил копье перед быком, направив острие в ложбинку между ключиц. Наносить удар не понадобилось — бык сам наколол себя на копье. Острый, как лезвие бритвы, наконечник вошел в плоть на все три фута и без каких-либо усилий с его стороны. Леон выпустил древко, позволив животному унести его единственное оружие. Копье застряло в груди, и бык отчаянно замотал головой, пытаясь избавиться от источника боли и тем самым приближая конец — сталь резала сердце и легкие.

Смертельно раненный, буйвол еще добрел до конца поляны и там остановился, отыскивая врага единственным взглядом. Найдя наконец Леона, он повернулся к нему, но как-то неуверенно, покачиваясь. Сил хватило еще на несколько шагов. Бык снова остановился и, подняв голову, громко заревел. Потом вместе с ревом изо рта плеснула кровь; он упал на колени и медленно опрокинулся набок.

— Оле! — воскликнул Отто фон Мирбах, но теперь в голосе не чувствовалось насмешки, а когда Леон посмотрел на него, в глазах немца мелькнуло уважение.

К убитому буйволу медленно подошел Маниоро. Наклонившись, взялся за древко ассегая обеими руками и, резко выпрямившись, вырвал окровавленный стальной клинок из туши. Потом масаи повернулся к Леону и отсалютовал ему копьем.

— Я горд быть твоим братом.

* * *

Стараниями Отто завтрак больше напоминал банкет, главной темой которого была, разумеется, утренняя охота. Сидя во главе стола, с завидным аппетитом расправляясь с яичницей и запивая ее кофе, щедро сдобренным отборным коньяком, граф в красках описывал свои охотничьи подвиги. В завершение долгого и подробного рассказа он вскользь помянул Леона.

— Когда из трех буйволов остался один — да и тот полуслепой, — я разрешил прикончить его Кортни. Конечно, раненный, бык не представлял большой опасности, но надо отдать должное и нашему охотнику — ему удалось прикончить этого буйвола весьма эффектным ударом.

В этот момент внимание графа привлек шум за палаткой. Хенни Дюран и несколько скиннеров усаживались на подводу.

— Куда они собираются?

— За вашими буйволами, сэр.

— А зачем они здесь? Их головы, как вы сами сказали, ничего собой не представляют, а мясо наверняка старое и слишком жесткое, чтобы пускать его в пищу.

— Носильщики прокоптят его и высушат, а потом с удовольствием съедят. В этой стране ценится любое мясо.

Граф вытер салфеткой губы и поднялся из-за стола.

— Я поеду с ними. Хочу посмотреть, как это делается.

Характерное для графа решение все же застало Леона врасплох.

— Я поеду с вами.

— Вы мне не понадобитесь, Кортни. Оставайтесь здесь и проследите, чтобы «Бабочку» заправили. Мы немедленно возвращаемся в Найроби. Я возьму с собой фрейлейн фон Вельберг. В лагере ей будет скучно.

«Дал бы ты мне шанс, я бы ее развлек», — подумал Леон, — а вслух сказал лишь:

— Как вам будет угодно, граф.

Отправив скиннеров на подводе, Хенни пригласил гостя в автомобиль. Ехать было недалеко, но бедняга ужасно волновался — какая честь и какая ответственность! Устроившись на переднем сиденье и видя, в каком состоянии пребывает водитель, граф предложил ему сигару. Проверенное средство помогло. После нескольких затяжек Хенни успокоился настолько, что мог более или менее связно отвечать на вопросы, а не бормотать что-то нечленораздельное и заикаться от смущения.

— Итак, Дюран, тебя здесь называют южноафриканцем, ja?

— Я бур, сэр.

— А что, есть какая-то разница?

— Большая разница, сэр. У южноафриканцев британская кровь, а у меня — чистая. Я принадлежу к избранному народу.

— Похоже, британцев ты не очень жалуешь.

— Некоторые мне нравятся, сэр. Мой босс, например, Леон Кортни. Хороший Sout Piel.

— Sout Piel? А это что такое?

Хенни мельком взглянул на Еву.

— Так мужчины между собой говорят, сэр. Это не для женских ушек.

— Не беспокойся, фрейлейн фон Вельберг по-английски не понимает. Итак?

— Sout Piel, сэр, означает «соленый хрен».

— «Соленый хрен»? — заулыбался фон Мирбах. — Объясни.

— Это они так стоят: одна нога в Лондоне, вторая — в Кейптауне, а хрен в Атлантике болтается.

Шутка пришлась графу по вкусу — он от души рассмеялся.

— Sout Piel! Мне нравится. Ja! Верно подмечено. — Отсмеявшись, он помолчал, потом вернулся к прежней теме: — Значит, британцы тебе не нравятся? Ты ведь дрался с ними на войне, так?

Хенни ответил не сразу — вопрос был не из простых, да и участок дороги попался не самый ровный.

— Война закончилась, — осторожно ответил он наконец, прикрывшись бесстрастным тоном.

— Ja, закончилась. Но война ведь была плохая, несправедливая. Англичане сжигали ваши фермы, убивали скот. — Хенни промолчал, однако на лицо его как будто набежала тень. — Женщин и детей отправляли в лагеря. И многие там умирали.

— Верно, — прошептал Хенни, — умирали многие.

— И что теперь? Страна разорена, детей кормить нечем, а твой народ превратили в рабов, nein? Ты ведь поэтому остался? Чтобы воспоминания не мучили?

На глаза навернулись слезы, и Хенни вытер их мозолистым пальцем.

— Ты под чьей командой воевал?

Впервые за время пути Хенни посмотрел немцу в глаза.

— Я не говорил, что воевал.

— Подожди, попробую угадать. Может быть, со Смэтсом?

Хенни покачал головой и поморщился.

— Янни Смэтс предал свой народ. Они с Луисом Бота перешли к «хаки». Продались британцам.

— Ага! — воскликнул граф с видом человека, уже знающего ответ. — Ну конечно. Ты ненавидишь Смэтса и Боту. Тогда все понятно. Ты был с Коосом Делареем. — Ответа не последовало, да немец его и не ждал. — А скажи-ка мне, Дюран, что за человек он был генерал Коос Деларей? Говорят, он один стоил больше Боты и Смэтса, вместе взятых. Это правда?