тот же кадр можно поймать следующее: на переднем плане – целую серию следов, оставленных динозаврами на почве, которая 185 миллионов лет назад была, вероятно, мягкой; шест для обмолота пшеницы, вокруг которого в период сбора урожая гонят мулов; дома берберов, построенные из добытых или произведенных здесь же грязи, глины и кирпичей в особом архитектурном стиле, который встречается только в отдельных районах Марокко, Йемена и Афганистана; телевизионную спутниковую тарелку, установленную на деревянно-соломенной крыше ближайшего дома и обращенную к южному небу, чтобы принимать сигнал для тех, кому для связи с внешним миром недостаточно сотового телефона; с левой стороны – небольшую мечеть с устремленным в голубое небо минаретом и громкоговорителями по обе стороны, откуда во время молитвы раздается голос имама. Пока вы будете пытаться сделать снимок, вас непременно окружат местные ребятишки: то подкрадываясь сзади, то ослепительно улыбаясь вам в лицо. А если задержитесь подольше, то кто-нибудь из жителей, вполне возможно, пригласит вас на чашку сладкого мятного чая и попытается разузнать, что именно привело вас в этот уединенный уголок земного шара.

Д’Илбакливине (D’Ilbakliwine) – так звучит название этого места на слух – мог бы обеспечить целую группу ученых материалом для множества разных исследовательских проектов. Палеонтологи могли бы изучать разные виды динозавров, населявших эту местность в юрский период. Геологи – исследовать специфические почвенные образования и процессы, благодаря которым эти следы сохранились до наших дней. Климатологи – анализировать долгосрочные погодные условия, позволившие мягкой почве затвердеть так, что отпечатки не изгладились с поверхности земли. Историки архитектуры – изучать историческое развитие берберского зодчества и, совместно с историками миграций, совершенствовать модели, реконструирующие механизмы межкультурного влияния и обмена. Специалисты по сельскому хозяйству – исследовать эффективность традиционных методов сбора урожая и границы возможностей технической модернизации по западному образцу на материале небольших хозяйств, расположенных на манер лоскутного одеяла. Социологи и педагоги – изучать роль детского труда в повседневной жизни и его влияние на устройство семьи или общества. Специалисты в области коммуникации, экономисты и представители культурной антропологии – исследовать влияние таких медиумов, как спутниковое телевидение и сотовая связь, на традиционный уклад жизни и объяснять современные финансовые и культурные связи между отдаленными регионами и столичными центрами. А религиоведы и исследователи медиа – совместными усилиями выяснить, насколько технологии механического усиления и воспроизведения изменили отправление религиозных ритуалов и молитвенный порядок.

Но фотоснимок – на ярком североафриканском солнце время выдержки должно составлять менее 1/250 секунды – рассказывает несколько иную историю. Сначала нашим исследователям может показаться, что на нем запечатлены типичные контрасты, свойственные развивающимся странам. По мнению многих, соседство архаичного и современного свидетельствует о том, как тернист и опасен путь к модерности западного образца, который в долгосрочной перспективе может привести к всевозможным проблемам и вспышкам насилия. Однако в действительности этот снимок побуждает нас взглянуть на встречу разных длительностей, временны́х ритмов и сюжетов как на возможность и перспективу, картину не противоречий, но сосуществования в одном времени, не зашедшего в тупик прогресса, а разнообразия концепций движения. Вместо того чтобы предвещать будущие катастрофы, вызванные столкновением разных логик развития, снимок располагает к восприятию конкретных места и времени не как того, что может показаться слепком прошлого, а как полноценного настоящего, переходящего в открытое будущее. Предельная медленность геологического времени соседствует здесь со скоростными способами связи цифровой эпохи; циклическое время сельскохозяйственного календаря и религиозных ритуалов обретает видимость благодаря возможности камеры запечатлеть отдельный момент; капризный и непредсказуемый климат уживается с относительным постоянством архитектурных традиций и строительных материалов.

Подобно фотографии, которую можно сделать в этой местности, эстетика медленного, о которой шла речь в этой книге, проявляет нашу способность воспринимать и запечатлевать одновременность разных темпоральностей в пространстве настоящего. Она позволяет воспринимать соседство старого и нового, стремительного и неспешного, непрерывного и прерывного, не требуя при этом ставить одно выше другого или концептуализировать разные временны́е графики и длительности как части единой (или, если уж на то пошло, диалектической) динамики. Как бы сильно ни разгонялась современная эпоха, именно медленность позволяет нам распознавать неоднородность того или иного пространства, выявляя одновременное присутствие в нем разных скоростей изменения и движения. Каким бы медленным и устаревшим ни казалось гуманитарное письмо представителям других областей знания или чиновникам, потенциально оно может достичь чего-то подобного. Вместо того чтобы ограничиваться изучением единственной траектории изменений, оно дарит неповторимую возможность взвешенной рефлексии о взаимодействии разных аспектов времени и об их роли в возникновении культурных смыслов, ориентиров и ценностей. Ученые-гуманитарии могут смело парировать упреки в отставании от научно-технического прогресса и заявлять о безусловной современности своего медленного труда, одна из целей которого – усложнять существующие концепции прогресса и движения и способствовать созданию возможных версий еще не определенного будущего. С точки зрения гуманитарных наук медленность не равносильна тоске по дотехническому прошлому или сопротивлению силам, приближающим будущее. Она означает лишь готовность к бестрепетному взгляду на настоящее, осмыслению современности во всем ее многообразии и неясности – то есть к позиции современников в интерпретации Джорджо Агамбена: своевременных и вместе с тем несвоевременных[219].

В 11 книге «Исповеди» блаженный Августин предпринимает знаменитую попытку определить природу времени: «Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю»[220]. Чтобы преодолеть это затруднение, Августин выдвинул понятие distentio animi – растяжения, или расширения души. Согласно этой концепции, время невозможно помыслить в отрыве от способности человеческого разума простираться в разных направлениях и постоянно балансировать между ожиданием, памятью и вниманием. Иными словами, для объяснения природы времени необходимо исследовать движения разума, предвосхищающего, воспринимающего и помнящего те или иные события из недолговечного настоящего[221].

Современное медленное письмо – в области академических исследований, художественной литературы или электронной коммуникации – сохраняет приверженность подобному временно́му растяжению. Сомнения представителей этого типа письма в целесообразности сжатия любого коммуникативного акта в удобный формат 160 знаков вполне обоснованы. Но если гуманитарное письмо хочет идти в ногу со временем, то оно не вправе игнорировать свойственное современности многообразие жизненных скоростей и пренебрегать существующими или потенциально возможными альтернативными моделями расширения сознания (и тела, поскольку мы живем в поставгустиновскую эпоху) в прошлое и будущее через письмо.

Современное медленное письмо не ограничено каким-либо одним медиумом. Однако главная задача такого письма состоит в том, чтобы исследовать и показывать все многообразие движений разума, заключенного в телесную оболочку, тем самым повышая уровень нашей внимательности в условиях нарастающего натиска цифровой эпохи, требующей мгновенного отклика и навязывающей всеобщую связь. Заставлять