людях такие качества, как хитроумие, ловкость, умение одурачить другого. Во всём этом они видели проявление особой одарённости или даже своего рода артистизма человеческой натуры»[1373]. Неслучайно соседи отзывались о них как о «достойной всяческого презрения породе профессиональных торгашей и мошенников»[1374]. Конечно, это всего лишь оценки историков. Но негативное восприятие эллинов хорошо заметно и в современном событиям римском историописании.

Учитывая традиционную честность квиритов, легко догадаться, что они воспринимали плутовство греков с явным негодованием и презрением. Прекрасно осознавая всю уязвимость подобного заявления, всё же рискнём утверждать: римляне, по крайней мере до середины II в. до н. э., были нравственнее и, если угодно, «моральнее» греков. Иначе и не могло быть – традиционная крестьянская община имеет более здоровую мораль, нежели старые «торговые сообщества». Любопытная деталь: то, что в Средние Века называли «французской болезнью», римляне обозначали как «греческая болезнь». Касаясь проблемы нравственных стандартов этноса, придётся затронуть тему, обычно избегаемую нашими исследователями, – гомосексуализм. В эллинском мире этот порок был настолько распространён, что считался обычным и нормальным явлением[1375]. Педерастия в архаику считалась высшим проявлением любви-дружбы[1376]. Римляне, как минимум до конца II в. до н. э., воспринимали это иначе, следуя принципу «естественно и нормально то, что сообразно природе, несообразное – неестественно и ненормально».

Римские авторы обвиняли греков и вообще Восток в развращении Рима. Syria prima nos victa corrupit (Flor. I.47.7) – «Первой нас совратила побеждённая нами Сирия». Плиний констатирует: мы побеждены нашей победой – vincendoque victim sumus (HN.XXIV.5). Римские источники называют гомосексуализм греческим обычаем (mos Graecorum, mos Graeciae) или греческой любовью (amore Graecorum). Они единодушно утверждают, что он был занесён в чистый Рим как инфекция из Греции[1377]. Или, как язвительно добавляет Дж. Бэлсдон, «Цицерон предпочитал думать так»[1378]. Педерастия отождествлялась с греками и всем греческим[1379], вплоть до поздней Республики квириты испытывали к ней идиосинкразию, как и к самим грекам[1380]. Только эллинизация римского общества во II и I вв. до н. э. ослабила традиционную враждебность к гомосексуальным связям[1381]. В латыни различные слова, относящиеся к гомосексуальности, – греческого происхождения[1382].

Однако проблема заключается в том, что ряд исследователей отрицают греческие корни гомосексуализма в Риме и утверждают, что он существовал у римлян ещё до контактов с греками[1383]. Ева Кантарелла пишет, что Цицерон осуждал не сам гомосексуализм, а педерастию, и добавляет: «это миф, что римская мужественность означала строгую гетеросексуальность»[1384].

Решение создавшейся проблемы видится в следующем. Первый зафиксированный в письменных источниках инцидент относится ещё к 321 г. до н. э.: Валерий Максим сообщает о домогательствах хозяина к мальчику-рабу (VI.1.9). Гомосексуализм действительно существовал в Риме «ещё до греков». Почему римским авторам не хотелось признавать столь очевидный факт и они пытались «свалить всё на греков», совершенно понятно. Однако обратим внимание на четыре важных обстоятельства, совершенно не отражённых в доступной нам литературе или упоминаемых вскользь. 1. Чума эта не имела столь широкого распространения, практикуясь почти исключительно по отношению к рабам, а распространилась именно под греческим влиянием. 2. Даже в поздней Республике и ранней Империи гомосексуальные связи, несмотря на их распространённость в верхушке общества (обычно более склонного к восприятию чужих пороков), продолжали воспринимать как нечто постыдное и порочащее человека, – в отличие от эллинского восприятия. Неслучайны насмешки и распространение порочащих слухов о Цезаре, Августе… Ещё позже лишь люди с явными отклонениями психики типа Нерона не только не скрывали и не стыдились, даже публично выставляли свои пороки – но это уже явная патология, объясняемая дефектами психики Нерона, а не качествами римского характера. 3. Видимо – главное отличие. В Риме гомосексуализм всегда воспринимался не как любовь-дружба между равными партнёрами (Греция), а как осуществление сексуального и личностного господства одного человека над другим. Как символ угнетённой приниженности одной стороны и возвеличивания другой. Возможно, это и есть одна из причин, почему нобили его практиковали. 4. В Риме на государственном уровне законодательно пытались бороться с этим поветрием, что в целом совершенно не свойственно греческому законодательству. Римское отношение выразилось принятием Lex Scantinia против гомосексуализма[1385].

Общий вывод ко всему разделу: римская культура имела ярко выраженный «маскулинный характер». Греческая – видимо, несколько «феминизированный»: многословие, абстрактность, лукавство, большая гибкость и вариабельность, большая степень эмоциональности и сентиментальности, меньшая психологическая устойчивость… Это отнюдь не о том, кто был лучше. Речь идёт об особенностях «национального характера», формируемого природно-климатическими условиями, особенностями экономической жизни этноса, его историческим опытом и всем его историческим прошлым.

Просто римляне и греки были разными. Даже более разными, чем принято считать. По оценке И.Е. Сурикова, греческий полис – глиняный сосуд, замкнутый и цикличный, римский – мегалит[1386]. Продолжив ряд столь неожиданных сравнений, мы можем сказать, что по знаку зодиака римский характер близок к Тельцу, греческий – больше к Близнецу. Знаки эти ментально несовместимы…

Но вместе с тем всё обстоит далеко не так просто. При всей ментальной несовместимости присутствовала совместимость культурная, поскольку римляне умели перенимать то, что им подходило. Действительно, отношение к грекам было двойственным и противоречивым. Неприятия не было, ибо оно подразумевает отталкивание, а здесь даже сложно подобрать слово, характеризующее отношение к грекам. Возможно, притяжение-отталкивание. Это наша версия. Дж. Бэлсдон подобрал другое определение – трудно переводимое на русский язык сочетание «love-hate» отношения[1387]. Правда, нам оно кажется не вполне удачным, поскольку «hate» хватало, а вот c «love» – весьма проблематично.

Римский антиэллинизм, хотя и казался непримиримо враждебным всему греческому, на самом деле далеко не был таким в полной мере. Катон Старший усердно изучал ту самую греческую литературу, которую публично рьяно порицал и клеймил: «странный» антиэллинизм Катона питало «национальное чувство», инстинктивно отвергавшее чересчур сильное чужеземное влияние[1388]. В связи с этим В.О. Никишин выражает сомнение: был ли Катон убеждённым греконенавистником?[1389] Однозначно – был! Просто римляне всегда отделяли своё отношение к эллинской культуре от самих эллинов – в этом и заключаются исторический парадокс и главная сложность в постижении римско-греческих отношений. К. Ван Сайкл несколько категорично пишет о сочетании «грубого презрения к грекам с безграничным восхищением греческой цивилизацией»[1390]. В первом он абсолютно прав, но безграничность восхищения вызывает у нас самые серьёзные сомнения.

Катона призывал в качестве превентивной меры изгнать из Италии всех греков (Pliny HN.113) и отзывался о них как о «nequissimum et indocile genus» (HN.29.14). В то же время, как справедливо отметил Э. Грюэн, его нельзя считать эксцентричным консерватором[1391]. Он подходил к греческой культуре не как враг Греции,