только мы не считаем, что ошибочные убеждения невозможны, тогда все, во что я верю, не может быть истинным (даже для меня). В самом деле, зететики придерживаются мнения, что я, вероятно, ошибаюсь в некоторых вещах, в которые верю (я просто не знаю, в каких именно). Единственный способ понять, что истина относительна для любой индивидуальной точки зрения, - это допустить возможность того, что люди могут ошибаться в том, что истинно для них. Приверженность скромному знанию означает признание того, что люди не обладают своими собственными истинами автоматически. Вкратце, мы все способны ошибаться и даже можем ошибаться в самих себе.

Зететизм - это позиция, которая легкомысленно относится к самому знанию, зная, что даже сами стандарты знания находятся в постоянном процессе изменения. В сущности, зететизм признает, что само знание - это разворачивающийся социальный тип (хотя и эргонический). Многие академические практики (например, двойное слепое рецензирование, репликационные исследования, рецензирование книг) можно рассматривать как процессы якорения, призванные защитить или проверить утверждения о знании. Независимо от того, успешны они или нет, многие из этих институциональных норм были призваны стабилизировать знание или наделить его особыми свойствами. Но мы также должны признать неизбежность дрейфа, присущего всем видам социального. Таким образом, признание его как социального вида означает понимание того, что знание - это процесс, а не конечная точка. Зететизм - это способ переосмысления знания с точки зрения его непостоянства.

Наконец, при всей своей экологичности, видение Нэссом проекта "Зететик" все еще склонно чрезмерно подчеркивать автономию автономного мыслящего субъекта. В качестве альтернативы я хочу сделать краткий экскурс в важнейшую работу японского философа Танабэ Хадзимэ (田辺元) "Зангедо". Ключ к разгадке его актуальности лежит в центральном термине названия - Zange懺悔, который в японском буддизме Jōdo Shinshū обозначает "покаяние", а еще точнее - тот момент, когда мы осознаем, что являемся неполным, ограниченным, конечным существом, которое не может достичь освобождения с помощью собственной силы ( jiriki 自力), но вместо этого должно опираться на силу Другого ( tariki 他力). Когда мы применим этот метод мышления к самой дисциплине философии, это приведет к озаряющим последствиям. Танабэ далее глоссирует zange как "метаноэтику" μετανόησις ("мышление после" или "раскаяние"), которую он представляет себе как стержневую конечность, применимую не только к индивидууму, стремящемуся к освобождению, но и к философии в целом.

В общих чертах Танабэ утверждает, что философия сломана, но недостаточно отречься от всего, что философия сделала и может сделать, поскольку сам акт философствования одновременно и несовершенен, и необходим. Это означает, что нам нужна философия вопреки самой себе, философия "другой силы", которая может появиться только тогда, когда она откажется от собственной автономии или от инвестиций в "автономный разум". Это философия для "не-знающих". Это не те, кто не знает (или, что еще хуже, кто полностью невежественен), но те, кто, подобно Сократу, признает, что знание ограничено. Это сообщество не знающих состоит из людей, которые отказались от автономии своих индивидуалистических и эгоистических форм разума, чтобы работать вместе в погоне за ограниченным разумом и скромным знанием. Я думаю, что это достойная восхищения миссия, которая служит противовесом эгоистическим тенденциям многих интеллектуальных проектов и напоминает нам о важности скромных, коллективных начинаний.

Я хочу взять у Танабе то, чего нет у Нэсса, а именно: важность отказа от собственной власти в стремлении к знанию. Если переделать фразу, которую обычно ошибочно приписывают Фрэнсису Бэкону, знание - это власть над другими. Одним из главных результатов нескольких независимых направлений в философии (включая феминистскую эпистемологию, исследования науки и социологию знания) стало признание того, что представление о знании в терминах автономного индивидуального знатока является ошибочным. Как отмечалось в главе 5, разум - это не одинокое эго, выглядывающее из наших глаз. Классический "либеральный субъект" - это миф. Мы приходим к сознанию не через саморефлексию, а через динамический процесс взаимодействия с физическим миром и сообществом других знающих субъектов. Не существует частных языков. Что делает возможным открытие "фактов", ограниченных истин и даже предварительных знаний, так это предрасположенность определенного "мыслеколлектива" или эпистемического сообщества. Это не должно парализовать. Каждая научная работа - это вмешательство в непрерывный разговор с другими людьми. Добиться прогресса - значит сделать прогресс относительно наших сообществ и внутри них. Это не отказ от знания, а признание того, что оно всегда в некотором смысле релятивно. Отчасти ценность сообщества исследователей заключается в его способности проверять индивидуальные предубеждения и слепые пятна. Мы часто лучше всего учимся на своих ошибках. Знание социально конструируется. Теории - это социальные виды, но их полезность основана на приспособлении к нашему сообществу и соответствующим причинно-следственным структурам нашего окружения.

Сделаем шаг назад: У слова "релятивизм" плохая репутация, и то, что я только что сказал в этой главе, возможно, вызовет тревогу у некоторых читателей. Но контекстуальный релятивизм тривиально верен. "Солонка стоит слева от меня" - это истинное утверждение относительно места за столом. Более того, многие утверждения кажутся истинными относительно обстоятельств (или контекста) их утверждения. Например, как отмечалось ранее, истинность утверждений типа "население моего города составляет 7 754 человека" связана как с текстом (мой город - Уильямстаун, штат Массачусетс), так и со временем, когда это утверждение было сделано. Поэтому считать, что высказывания о "населении моего города" совершенно безотносительны, было бы ошибкой. Точно так же истинность утверждений типа "Фрэнсис Бэкон был ученым", по-видимому, зависит от того, о каком Фрэнсисе Бэконе идет речь, а также от (меняющегося и) богатого контекстуального значения слова "ученый" и возможных социальных типов, к которым оно может относиться. В общем, хотя пространство не позволяет сделать более подробный анализ, релятивизм, по крайней мере, не обязательно является тем жупелом, которым его часто выставляют. Эпистемический прогресс означает решение локальных проблем в контексте, но этот контекст постоянно меняется. То, что мы считаем установленными фактами, находится в постоянном движении (например, консенсус относительно количества планет в Солнечной системе, того, является ли алмаз самым твердым материалом в природе, значения постоянной Планка, общей численности населения Германии и точной длины метра изменился за последние десятилетия). Вечных фактов не существует. Не существует и грубых фактов. Говоря иначе, факты имеют "период полураспада", как радиоактивные материалы, дающие вспышки энергии перед тем, как распасться. Некоторые из этих фактов изменились из-за колебаний в кластерах свойств, которые они отслеживают, другие - из-за изменения значений. Даже стандарты самого знания претерпели значительные трансформации на протяжении долгого времени. Все это - прямые следствия теории социальных видов, которую я излагаю в этой монографии. Зететик признает, что все -