Рене растерялась окончательно.

— Господи милосердный, почему вы не смотрите на меня? Скажите хотя бы, что вы ищете в сундуке. Я помогу вам найти это.

Внезапно резкие судороги сотрясли его тело. Прошло несколько мгновений.

— Стеклянный флакон… — наконец выдавил он.

Рене склонилась над сундуком, в котором лежало рыцарское снаряжение для турнира.

— Не вижу…

— В кожаной сумке! — выдохнул Майкл, пытаясь усилием воли сдержать судороги.

— Ага, есть! — Рене вынула флакон из сумки и присела рядом с ним на корточки. — Вот, возьмите.

Окровавленные пальцы стиснули пузырек, но он по–прежнему старательно отворачивался от нее.

— А теперь оставьте меня. Уходите!

От волнения у Рене перехватил горло.

— Я не могу оставить вас в таком состоянии.

Она протянула к нему дрожащую руку. Майкл с проклятиями отпрянул. Запрокинув голову, он поднес флакон ко рту и одним глотком опустошил его. Адамово яблоко у него на шее судорожно дернулось; коричневая бутылочка опустела. Испустив стон невероятного облегчения, больше похожий на всхлип, он повалился навзничь на ковер, и флакон выкатился у него из пальцев.

— Майкл, — прошептала Рене, опускаясь рядом с ним на колени.

Она перевела взгляд на его рану, и слова замерли у нее на губах.

Глухо вскрикнув от ужаса, она попятилась от него на четвереньках, не в силах подняться на ноги. Девушка зажала рот обеими руками, чтобы подавить рвотные позывы. На ее глазах края страшной зияющей раны сближались, срастаясь; кровь перестала течь, и вскоре на груди у него не осталось и следа от отвратительной дыры. Майкл смотрел на нее с невыразимой печалью, и от этого ей стало еще страшнее. В глазах у юноши появился живой блеск серебра, они засверкали, подобно лунным камням, и от них исходила сверхъестественная, какая–то гипнотическая сила.

— Я же просил вас уйти.

Господи Всемогущий! Рене едва не упала, торопясь выскочить наружу. Оказавшись на свежем воздухе, она судорожно вздохнула. У него появились клыки! Острые и белые, как у волка…

Рене всхлипнула и вновь прижала руки ко рту.

Майкл оказался вампиром.

Он оказался вампиром, оборотнем, которого силы ада отправили ко двору Генриха VIII, чтобы выкрасть Талисман!

Именно голос сердца делает мужчину красноречивым.

Марк Фабий Квинтилиан. Наставления оратору

— Уолси! Входите же, входите! Какие известия вы принесли нам, милорд–канцлер? Как поживают мои лорды и рыцари?

Один из пажей короля, юноша по имени Болейн, ввел кардинала Уолси в гардеробную залу. Навстречу им важно прошествовал цирюльник Пенни. Отвесив церемонный поклон, кардинал приблизился к своему молодому господину. Король Генрих стоял посреди залы, умытый, чисто выбритый и благоухающий цветочной водой: Вокруг него суетилась четверка джентльменов, обряжая его в церемониальный наряд магистра ордена Подвязки по случаю предстоящих вечером торжеств: службы в часовне и последующего пира.

— Если мне будет позволено, должен заметить, что среди тысяч принцев христианского мира король Англии выделяется ростом, умом и несомненным величием.

Весьма довольный комплиментом, Генрих оценивающе взглянул на собственное отражение в высоком зеркале, которое держал пятый слуга.

— Ваше величество будет счастлив узнать, что кости лорда Стэнли целы и что, по его собственным словам, нынче вечером на балу он будет скакать как кузнечик. Сэр Уильям Комптон, — кардинал послушно умолк, когда король приказал слугам принести ему знаменитую подвязку, — просит разрешения надеть черную ленту, дабы прикрыть свой отекший и подбитый глаз.

«Достойный подарок от Майкла Деверо», — ухмыльнулся про себя Уолси.

— Разрешаю! — Генрих улыбнулся. — У нас будет сразу два пирата, Брайан и Комптон. Это придаст моему двору некую тень зловещей угрозы и удальства, которой нет и не будет у Франциска.

Король оперся о плечи двух согнувшихся в поклоне слуг, а третий приподнял его ногу и водрузил ее на табуретку. Четвертый же камердинер украсил венценосную икру голубой лентой с золотыми пряжками, на которой цветками розы был вышит знаменитый девиз: «Да будет проклято трусливое и жадное сердце».

Легенд, повествовавших о возникновении сего афоризма, среди придворных ходило великое множество. Одни утверждали, что его изрек лично король Эдвард III, когда придворные принялись смеяться над его любовницей, графиней Сэйлсбери, потерявшей подвязку во время танца. Якобы король поднял ленту с пола и повязал ее себе на ногу со словами «Honi Sait Qui Maly Pense»[63]. Другие же настаивали, что девиз этот король Эдвард позаимствовал из бессмертной поэмы «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь»[64]или же из преданий о похождениях короля Ричарда Львиное Сердце, которому явился святой великомученик Георгий и велел его рыцарям в Святой Земле повязать на ноги такие ленты, что позволило им одержать множество славных побед. Сам же Уолси считал, что девиз содержал притязания на французский трон, для завоевания которого и был изначально создан орден Подвязки.

— Бэкингем, — продолжал докладывать кардинал, — все еще страдает от ран, полученных во время падения с коня, что может помешать его светлости присутствовать на торжественной церемонии. Мне говорили, что у него болит все тело, особенно сзади. Герцога терзает ужасная мигрень, на лбу у него красуется огромный лиловый синяк размером с яблоко, и каждый вдох дается ему с величайшим трудом.

В глазах Генриха блеснул злорадный огонек, показывая, что даже христианнейшему королю не чужды простые человеческие чувства.

— Держу пари, он рвет и мечет, не находя себе места.

Кардинал согласно кивнул, сопроводив этот жест притворным вздохом.

— Все–таки он получил страшный удар в голову, ваше величество.

— Перестаньте, Уолси. Уж мы–то с вами знаем, что он — желчный, хвастливый и высокомерный ублюдок, что делает его исключительно неприятным компаньоном и собеседником. Быть может, это послужит ему примерным уроком на будущее и научит смирению. — Король посерьезнел и нахмурился. — А что с нашим бесстрашным защитником, мастером Деверо? Как его здоровье?

— Да, я как раз подхожу к этому. Мне приятно сообщить вашему величеству, что благодаря милости Господа мастер Деверо выжил после вашего удара копьем, сир. Его спасла толстая войлочная прокладка, которую он подложил себе под кирасу. Его рана, как мне доложили, в сущности, всего лишь царапина, и вскоре от нее не останется и следа.