Мать его кормила! Подкладывала свежей землицы. Удобрения! А как же?! Она знала, как накормить волков и уберечь баранов! Еще бы! Три минуты и уже поздно! Три минуты просрочки, три минуты урчанья в пузе — и он бы насторожился! Он бы принюхался! Что-то не так! Где-то что-то провоняло! Что-то забыли спрятать в холодильник! А дальше — больше! Что-то сошло с рельсов! Что-то не так! И он бы увидел, что лежит под откосом! Что сошло с рельс! Все сошло, дядя! Все летит в кювет! И уже давно! Он бы сразу пронюхал, что пиздец! Что сестренка уже давно не здесь! Да еще как не здесь! Он бы все увидел! Они ведь стоили друг друга! Брат и сестра...

А так... Он ел борщ. Теплый борщ. Уткнувшись в глубокую тарелку. Прихлебывая, отпыхиваясь, дыша и дуя. От этого мы с матерью начинали клевать носами! Он нас гипнотизировал! Как если б бормотал! Как если б молился! Его можно было перенести на табуретке в лес! На речку! Он бы и ухом не повел! Только вовремя меняй тарелки! «Первое! Второе! Побольше подливки! Луку!»

Мать не теряла навыков. Ни одного. Она никогда не переваривала! Ни борщ, ни со своим братцем! Борщ получался даже вкуснее! Еще вкуснее, чем раньше! С каждой ночью все вкуснее и вкуснее! Этому не было предела! С каждым днем, погружаясь все глубже в свое безумие, она готовила все лучше! Какой это был бульон!.. Он был густой, как кисель! Как студень!

Дядя замолкал. «М... м... м... » — постанывал он, зажмурившись. Мать стояла, прислонившись к печке. Сложив руки на груди. Она смотрела на нас. Как мы жрем. Она-то сама и не притрагивалась! Это выглядело, как в какой-то трагедии! Она нас будто хотела отравить! Это был безумный заговор! Заговор всех против всех! В ее молчании, в остановившихся глазах... В неподвижной фигуре было действительно что-то трагическое! И руки... Особенно. Как они были на груди.

Она была неподвижна! Абсолютно! Казалось, она сейчас упадет замертво! Вот-вот! В эту секунду она сорвется с места! Раскроется тайна! Все раскроется! Она взорвется! Еще немного, и она подпрыгнет, запоет или свистнет! Еще чуть-чуть! Ну! Еще немного! Еще немного молчания! Еще каплю! И она повиснет на бельевой веревке! Среди наших трусов! Она начнет раскачиваться! Хохотать! Сделает такое, отчего дядя проглотит ложку! Засунет ее в ухо! Пронесет мимо рта! А этого еще никто не видел! Чтоб он остановился метать жратву! Никто! Для этого его надо было удивить! Да. Потрясти! Очаровать! Только для того, чтоб он поднял глаза!

Я замирал с ложкой на полдороге! Я боялся нарушить это равновесие! Качнуть чашу. Но все это казалось только мне! Дядя наворачивал за обе щеки! Ему надо было смазать челюсти! Они уже скрипели! За столько лет... А мать смотрела на пол. Сквозь дядю Петю она смотрела на пол! Как все это было... Где мы все были в ее мире?! Что с нами со всеми случилось?!..

Она стояла над нами, как статуя. Да. Она будто не выдержала! Оглянулась! И окаменела... Что она увидела?! Что там было за ее плечом?..

***

Потом приехали врачи. Они дали два часа на сборы. Кто их вызвал? Это не имеет значения. Теперь — не важно.

Мать ходила по дому. Везде заглядывала. Ничего не забыть... Нельзя ничего забыть... Так... Так... Она заглядывала во все углы. Она хотела взять все свое. Ничего другого. Ни воспоминаний. Ни улыбок. Ни утр. Ни сумерек. Ни скрипа половиц. Ни свежей краски со стен.

Она делала обыск. Везде! Заглядывала даже в ведра в сенях! В старые, покрытые паутиной ведра! Она навела панику среди пауков! Она ничего не искала! Нет! Она прощалась. Она прощалась с домом. Она знала, что никогда сюда не вернется! Она его увидела заново! Да. Весь сразу! На одну минуту он стал незнакомым! До такой степени, что она его вывернула наизнанку! Осмотрела! Она будто собиралась его купить!

Я стоял в сенях. Помню холодное хмурое утро. Я смотрел на сухую траву под потолком. Сухие пучки, похожие на корни. На высохшие корни.

Она проверяла все шпингалеты на окнах.

«Чем пахнет? — донеслось до меня. — Ты ничего не чуешь?!.. Огурцами как будто свежими... А?.. Нет?.. »

«Нет», — откликнулся я. Мой голос показался таким далеким...

«Правда не чуешь?.. » — переспросила она. Я промолчал. А потом сказал, что пахнет.

«Цветами пахнет, мама... Цветами... »

«Точно... Точно... — приговаривала она, приближаясь. — А я думаю, чем пахнет?.. Так хорошо... Так свежо... »

Она была так рада!

«Все», — сказала она, наконец выйдя в сени. Она улыбалась! Ее ждало что-то новое! Впереди была новая жизнь!

У нее в руках ничего не было. Она не взяла ничего! Ни фотографий, ни белой сумки с документами, ни зубной щетки. Руки у нее были свободны. Она их скрестила на груди! Так странно, до сих пор у меня перед глазами ее платье... Белое, с коротким рукавом... С огромными пионами.

Она его ненавидела! Никогда не надевала! Даже не смотрела на него в шкафу...

«Если что — все здесь. — Она показала подбородком на белую сумку на диване, в сенях. — Все документы. Паспорта. Сберкнижка. Квитанции за свет... »

Я кивнул. Я знал, что все здесь. Мы сели на диван. Она так хотела — перед дорожкой. Врачи стояли отвернувшись. Они не сели. «Посидим», — сказала мать, но они не сели. В стекло билась муха. Она хотела вырваться. Я посмотрел на мать. Она улыбалась.

Когда я закрывал дверь на ключ, она даже не оглянулась. Она повернулась к дому спиной. Она даже не проверила, как я закрыл! На сколько оборотов!

Она была спокойна... Она спокойно сгорала от нетерпения... Она ждала.

Впереди была новая жизнь.

***

А дядя? Он унюхал старость издалека! Его жизнь съедалась, как серебряная ложка! И он уже ничего не мог зачерпнуть своей жизнью. Сначала он поднял бунт. Серьезно! Ни минуты покоя! Он не мог быть один ни секунды! Общество! Ему подавай общество! И не просто! Он разглагольствовал в курятнике! Перед тремя пыльными, как веники, несушками! Петух давно уже свинтил в суп! Их женишок! Ха-ха! Муженек! Дядя варил его часов пять, мешал, подливал воды и снова!

«Тихий огонь! Учись, пока я жив! Ти-и-их огонь!» Он мог так разварить подметку! Ха-ха! Ему подавай курочку! В доме море старых сапог! Но его не проведешь! Он не отходил от кастрюли с петухом все пять часов! Стоял и смотрел на крышку! Он ждал! Да! Будто петух может смыться! Как бы не так! Что бы он придумал? Закукарекать? Отвлечь внимание? Дядю не обманешь! Он только помешивал, закрывал и снова стоял.

Ну, это еще ничего. Все-таки понятно. Он должен был с кем-то разговаривать. Вступать в контакт. Делиться. Это понятно. Да. Но вот он притащил всех трех вдовушек в дом. Серьезно! Ему было лень выходить! Куда там! Тащиться в курятник?! Переходить двор?! Да вы что?! Это же даль несусветная! У черта на куличках!

И дядя их перенес в дом. Не в сени. Нет. В дом. Я не оговорился. Он пока знал разницу между сенями и домом. Пока...

«В сенях?! Ты что хочешь?! Чтоб они замерзли? Такой ветрило! Ты этого хочешь? Чтоб они отморозили яйца?! Сам-то спишь где?! В сенях?! Нет? В доме! В кровати!»