День был холодным, серым, унылым. Ветер пока не поднялся.

Он соорудил мишень из квадратного куска картона, привязав его бечевкой к стволу ели, стоявшей в нескольких метрах от мельницы, вниз по склону. Затем отмерил двадцать пять ярдов и распластался на снегу. Пристроив свернутый спальный мешок под ложе, он прицелился в центр мишени и три раза выстрелил, делая паузы, чтобы убедиться, что перекрестье прицела совмещается с центром мишени.

Сотая модель винчестера была снабжена оптическим прицелом, и мишень была у него прямо перед глазами. Он видел, как каждая граненая пуля попадает в цель.

Выстрелы разорвали тишину гор и эхом отозвались в далеких долинах.

Чарли встал, подошел к мишени и по разбросу выстрелов определил среднюю точку попаданий. Затем, измерив расстояние между этой точкой и центром мишени, он определил погрешность и соответствующим образом подстроил оптический прицел. Выстрелы ложились правее и ниже.

Сначала он откорректировал угол подъема, затем угол отклонения, после чего снова распластался на снегу и снова выстрелил три раза. Теперь он с удовлетворением увидел, что все выстрелы попали в «яблочко».

Поскольку пуля летит не по прямой, а по изогнутой траектории, она дважды пересекает линию прицела – первый раз при подъеме, второй раз – при падении. Применительно к оружию и боеприпасам, которыми он пользовался, Чарли подсчитал, что каждая выпущенная им пуля первый раз пересечет линию прицела на расстоянии приблизительно двадцати пяти ярдов, достигнув высшей точки, то есть около двух с половиной дюймов над линией прицела, находясь в удалении ста ярдов, и затем по нисходящей траектории пересечет линию прицела в двухстах ярдах от него. Таким образом, его винчестер был пристрелян для поражения цели на расстоянии двухсот ярдов.

Он, де хотел никого убивать.

Он надеялся, что в этом не будет необходимости.

Но он был готов к этому.

Кристина и Чарли надели снегоступы и рюкзаки и спустились к нижней поляне, чтобы закончить разгрузку джипа.

На плече у Чарли висела винтовка.

– Ты что, готовишься к неприятностям? – спросила Кристина.

– Нет. Но что толку в ружье, если не держать его при себе?

Сегодня она оставила Джоя с более спокойным сердцем, чем накануне, но все же тревожилась за него. Периоды хорошего настроения у него были кратковременны. Он снова замкнулся в себе, уйдя в свой собственный внутренний мир, и эта перемена в нем была еще более пугающей, чем в прошлый раз. Когда накануне вечером он совсем оправился, она понадеялась, что теперь он долгое время сохранит бодрость. Если же он вновь погрузится в безнадежное молчание, то, скорей всего, оно будет еще более глубоким, чем раньше, и, возможно, на сей раз ему вообще не удастся выйти из этого состояния. Конечно, нельзя полностью исключить вероятность того, что совершенно нормальный, хорошо адаптирующийся ребенок может оказаться подвержен аутизму, оборвав все связи с внешним миром. Она читала о таких случаях, но никогда не обращала на них особого внимания. Ведь Джой всегда был открытым, веселым и общительным ребенком, и она в первую очередь боялась всевозможных вирусных заболеваний и несчастных случаев. Аутизм мог проявиться у каких-то других детей, но ни в коем случае не у ее сына – экстраверта. Но теперь…. Утром он не сказал и двух слов и ни разу не улыбнулся. Ей хотелось не отходить от него ни на минуту, прижать его к себе, но она вспомнила и о том, как вчера, когда он остался один, у него наконец появилась внутренняя уверенность, что ведьма не должна находиться поблизости. Возможно, и сегодня, предоставленный самому себе, он придет к такому же оптимистическому заключению.

Когда они с Чарли направились вниз, Кристина ни разу не оглянулась на хижину. Если бы она это сделала, то Джой, возможно наблюдавший за ними из окна, мог воспринять это как признак ее беспокойства за него, и тогда ее собственный страх передался бы и ему.

Дыхание замерзало в воздухе, и иней покрывал волосы. Воздух был холодным и колючим, но, поскольку ветра не было, они не надели лыжные маски.

Сначала они не разговаривали, а просто шли, пробираясь между снежными сугробами, то и дело проваливаясь, несмотря на снегоступы. Выбирали наст покрепче, щурясь, потому что глаза уставали от снежного сияния, хотя солнца и не было. Наконец, дойдя до края леса, Чарли произнес:

– Э-э-э…. По поводу вчерашнего….

– Чур, я первая, – перебила она его негромко, потому что вокруг стояла такая тишина, что даже шепот был слышен. – Я была несколько…, смущена сегодня утром.

– Из-за вчерашнего?

– Да.

– Ты жалеешь, что это случилось?

– Нет-нет.

– Слава богу, потому что я-то уж точно не жалею.

– Я просто хотела сказать тебе, что…, такой, какой я была вчера…, такой настойчивой, такой ненасытной, такой….

– Страстной?

– Это больше, чем страсть, тебе не кажется?

– Да, пожалуй.

– Боже, я была похожа на какое-то животное. Мне все время не хватало тебя.

– Это очень приятно для моего самолюбия, – сказал он, широко улыбаясь.

– А я и не знала, что у тебя больное самолюбие.

– Да нет. Но и любимцем женщин я никогда себя не считал.

– Но после вчерашнего считаешь?

– Совершенно верно.

Они углубились в лес метров на двадцать, остановились и, взглянув друг на друга, нежно поцеловались.

– Я просто хочу, чтобы ты понял, у меня такого никогда не было, – сказала она.

Он изобразил притворное удивление и разочарование:

– Ты хочешь сказать, что ты не помешана на сексе?

– Только с тобой.

– Видимо, потому, что я – дамский угодник?

Она не улыбалась.

– Чарли, это важно для меня – чтобы ты понял. Прошлой ночью…, я не знаю, что на меня нашло.

– Я на тебя нашел.

– Не шути. Прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты думал, что у меня так было с другими. Не было. Никогда. Я делала прошлой ночью с тобой то, чего никогда раньше не делала. Я даже не знала, что могу это делать. Я была необузданным животным. Я…, я не ханжа, но….

– Послушай, – сказал он, – если ты была животным, то я был чудовищем. Как правило, я не теряю контроля над собой, и, конечно, на меня не похоже…, быть таким требовательным…, грубым. Но я не стыжусь себя такого, каким я был. И ты не должна. Между нами произошло что-то особенное, что-то необыкновенное, именно поэтому мы и вели себя так, как вели. Возможно, это было грубо, но чертовски хорошо, правда?

– О да!

Они снова поцеловались, но на этот раз их поцелуй был прерван отдаленным глухим рокотом. Чарли прислушался.

Звук нарастал.