– Мононокэ пойдет за нами. Его цель ты, а его желание вернуться в мир в твоем теле. В теле человека, – Генри бросил внимательный взгляд в темноту коридора за спиной Кимуры. – Идем скорее. Мы должны оказаться в нужном месте раньше него. Ты слышишь?

Генри замолчал, и шум, который можно принять за свист ветра за стенами, стал громче и злее. Вибрирующий гул, как от тысяч разъяренных ос. Мононокэ упивается проснувшейся силой, но скоро он вспомнит и про них.

И с ним невозможно будет справиться один на один.

– Прошу, – Генри протянул руку. – Поверь мне. Нам нужно быть в лаборатории. Оттуда все началось и там должно закончиться. Сора.

– Генри, – он поджал губы, еще сомневаясь, и выпалил вдруг. – Я не хочу умирать.

– Ты не умрешь.

Генри больше не клялся и не давал обещаний. В этот раз все будет иначе. Он или спасет Сорату наверняка, без последствий и оговорок, или умрет сам. Быть может, ему и так не выбраться из этой переделки живым. Впрочем, об этом Сорате пока лучше не знать.

В подземелье спустились через ход в кабинете Дайске. Души из картины пребывали в волнении, Генри ощущал его как волны ледяного воздуха, царапающие кожу. Но души молчали и ничего не могли сказать, а Генри было некогда допытываться их ответа.

– У тебя есть план? – задал Сората опасный вопрос.

– Нет.

Лучше сразу ответить честно. Иллюзии сейчас – не лучший помощник. Макалистер шел чуть впереди, инстинктивно стараясь держать лицо вне поля зрения. Сората не должен увидеть на нем выражение страха и неуверенности, что Генри приходилось тщательно в себе подавлять. Как он мог не бояться, если вел самого дорогого для себя человека прямо на жертвенный алтарь?

– И тебе не страшно?

– Нет.

Дверь была уже близко, но Сората схватил его за плечо, заставляя притормозить.

– Прежде, чем мы войдем туда, я хочу кое-что прояснить. Мне не нужно, чтобы ты был героем или спасителем. Мне не нужно, чтобы ты рисковал всем ради меня или кого-то другого. Да, ты верно меня понял, – Сората тяжело сглотнул. – Мне нужно, чтобы ты остался жив. Мне нужен ты. Был нужен все эти два года. Красная нить, Генри, помнишь? От судьбы не уйти. Если у тебя не получится, беги, спасайся. Я не могу позволить тебе исчезнуть, только не тебе.

– Сора…

– Ты всегда говоришь мне всякие сентиментальные глупости о дружбе, преданности и вере. Так что, пожалуйста, дай и мне отплатить тем же. Неизвестно, что произойдет с нами за этой дверью, поэтому, пожалуйста, умоляю. Помни, что ты мне ничего не должен. Мне не за что тебя прощать, и тебе не за что себя винить. Мы либо выйдем оттуда вместе, либо… Либо ты выйдешь оттуда один.

В горле запершило. Генри кашлянул и понял, что ничего не может сказать. Грудь сдавило, и он почувствовал боль.

Если душа и правда способна болеть, то это именно такая боль.

– Мы выйдем вдвоем. И покинем этот чертов остров, – хрипло сказал он. – И не смей… не смей говорить мне о смерти. Никогда.

Он первым подошел к двери и толкнул.

Не заперто.

Он сам оставил ее открытой, но кажется, будто это все спланировано кем-то заранее. Отвратительное чувство предрешенности. Генри ненавидел его, он ненавидел думать, что есть что-то, управляющее им, что это могущественное нечто руководило им с Соратой как деревянными марионетками, сближая и разделяя. Играя с ними.

К черту такую судьбу. Он все сделает сам.

Когда они оба оказались внутри, Генри постарался выбросить из головы все лишнее. Вот они на месте, что дальше? Никто не повесил на стену инструкцию, гениальные идеи не спешили приходить, и на Генри вдруг с новой силой нахлынула паника. Он не представлял, что делать. Но если он не догадается, то потеряет Сорату. И все окажется зря, все его жалкие попытки реабилитироваться в его и в своих глазах.

Нельзя опускать руки. Еще ничего не кончено.

Но он не знал, что делать.

И страх разъедал изнутри.

– Что дальше? – спросил Сората. – Об этом круге шла речь?

Он подошел к бетонному кругу, в котором его запер Дикрайн два года назад. Что он чувствовал? Генри хотел и не хотел знать.

– Сора, – начал он. – Прости. Я думал, что оказавшись здесь, я все сразу пойму. Но… я не понял. Я не понимаю, что нужно сделать. Прости меня.

Он опустил голову и вскоре почувствовал, как макушки касается теплая ладонь.

– Думай, Генри. Вся информация здесь, в твоей голове, – мягко сказал Сората. Как у него получается сохранять спокойствие на пороге катастрофы?!

– Почему ты так веришь мне?

– Потому что это ты.

Этого было вполне достаточно. Процесс был запущен, и Генри начал бродить по помещению, полностью отключившись от всего внешнего.

Мононокэ был человеком. Обманутым, преданным и разочаровавшимся человеком. Эти чувства не дали его душе сгинуть в небытие, и он переродился в злобного духа, который все это время томился в своей темнице, пока скучающий мистик из Британской империи не нашел способ приоткрыть двери этой темницы. Генри видел, что тогда произошло. Смерти, безумства, реки крови и мертвая Мика Акияма, на которую свалили ответственность за все беды. Но что, если она не убила себя? Что если она была тем медиумом, в которого пытался переселиться мононокэ, но не успел или не смог?

– Мика умерла, потому что сила мононокэ убила ее.

– О чем ты?

Генри помотал головой. Он говорил сам с собой, нельзя отвлекаться.

Но это дела минувших дней. Что изменилось сейчас? Сорату заманили на остров. Мононокэ посылал отдельные части себя, чтобы следить за внешним миром, он выследил Сорату, раз вкусив его дара во время опыта Дикрайна. Все так, и Генри уже думал об этом. Ближе к делу. Ближе к…

– Он вселился в тебя по-настоящему лишь раз. Почему? Он сказал мне… – Генри попытался вспомнить точную реплику. – «Я благодарен тебе за помощь. Без тебя было бы гораздо сложнее».

Что Генри тогда сделал? События смешались в тугой комок. Сложно определить, что было до, что после.

– Мы ругались. Я кричал на тебя. Ты тонул. Ты…

– Я умер? Да, так и было, – тихо сказал Сората. – Я был в отчаянии, и я умер.

Его голос звучал странно. Пугающе. Генри резко обернулся и успел увидеть виноватую улыбку.

– Прости, Генри.

Сората продолжал улыбаться, когда в его руках блеснуло лезвие ножа. Этот миг растянулся для Генри на многие минуты, в которые он стоял, не в силах даже качнуть головой. Сората закрыл глаза и, двумя руками сжав рукоять, размахнулся и ударил себя в живот.

Лезвие вошло мягко, легко, почти без сопротивления. Плоть жадно обхватила клинок, и Сората вздрогнул. На губах выступила кровь, алая струйка стекла по подбородку.