Бар «Веплера» был обит темно-розовыми панелями и скорее напоминал альков, предназначенный для непристойных развлечений. Я нашел Симона Риккеля: он сидел в кожаном кресле, завернувшись в свой огромный пуловер. Он осторожно обгладывал оливки, перед ним стоял стакан виски. Я вдруг подумал о том, при нем ли сейчас его «Глок» и кто из нас сможет быстрее выдернуть пистолет из кобуры.

— Садитесь, Антиош. И прекратите разыгрывать из себя крутого парня. Вы уже все и всем доказали.

Я сел и попросил принести китайский чай. Несколько секунд молча наблюдал за Риккелем. Его лицо по-прежнему было надежно скрыто под толстыми выпуклыми стеклами и напоминало зеркало, верхняя часть которого запотела.

— Я пришел, чтобы еще раз вас поздравить.

— Поздравить?

— У меня, знаете ли, есть кое-какой опыт в раскрытии преступлений. И я могу по достоинству оценить то, что вам удалось раскопать. Вы проделали отличную работу, Антиош. В самом деле отличную. Мое недавнее предложение пойти служить к нам — вовсе не шутка.

— И все же вы не за этим пришли, правда?

— Разумеется. Мне понятно ваше сегодняшнее разочарование. Вы подумали, что я не очень-то поверил в вашу историю о хирурге-убийце.

— Именно.

— Ничего другого я сделать не мог. Во всяком случае, в присутствии Дельтера.

— Не вижу связи.

— Это его не касается.

Официант принес чай. Тяжелый терпкий аромат напитка напомнил мне запах земли в джунглях.

— Значит, вы верите моим словам?

— Да. — Риккель терзал оливки, насаживая их на кончик зубочистки. — Но я вам уже сказал: эта сторона дела требует самого серьезного расследования. Кроме того, вам следовало бы вести со мной честную игру.

— Честную игру?

— Вы сказали мне далеко не все. Невозможно раскрыть такие серьезные вещи, не оставив при этом никаких следов.

Глоток чая позволил мне на время скрыть тревогу. Я решил прикинуться простодушным.

— Я вас не понимаю, Риккель.

— Прекрасно. Сегодня днем мы упоминали о Максе Бёме, Отто Кифере, Нильсе ван Доттене. Они настоящие преступники, но им по шестьдесят, и они довольно безобидны, вы согласны? Кроме того, этих людей охраняли. Был Дюма, но были и другие. Гораздо более опасные. У меня припрятано в рукаве несколько таких типов. Могу сообщить вам их имена. А вы мне скажете, о чем они вам напоминают.

Риккель насмешливо улыбнулся и проглотил оливку.

— Миклош Сикков.

Удар в солнечное сплетение. Я приоткрыл рот, потом произнес:

— Я такого не знаю.

— Милан Калев.

Должно быть, тот второй, что был с Сикковым. Я пробормотал:

— А что это за люди?

— Путешественники. Вроде вас, только не такие удачливые. Они оба погибли.

— Где?

— Тело Калева обнаружили тридцать первого августа в Болгарии, под Софией: ему перерезали горло куском стекла. Сикков погиб в Израиле шестого сентября. На оккупированной территории. Ему прямо в лицо всадили шестнадцать пуль. Оба дела закрыты. Первое убийство было совершено, когда вы, Антиош, находились в Софии. Второе — когда вы были в Израиле, причем в том же самом месте — в Балатакампе. Забавно, вам не кажется?

Я повторил:

— Я не знаком с этими людьми.

Риккель снова принялся мучить оливки. В бар вошла группа немцев, видимо, деловых людей. Они похлопывали друг друга по плечу и хохотали. Губы полицейского блестели от оливок. Он произнес:

— Я могу назвать вам и других, Антиош. Что вам говорят такие имена: Марсель Минаус, Йета Якович, Иван Торной?

Жертвы кровавого убийства на вокзале в Софии. Я внятно проговорил:

— На самом деле эти имена ничего мне не говорят.

— Странно, — сказал австриец и отпил глоток виски. — Знаете, Антиош, что меня побудило пойти работать в Интерпол? Вовсе не стремление к риску. И уж тем более не стремление к справедливости. Просто-напросто увлечение иностранными языками. Я с самого детства этим интересуюсь. Вы даже не представляете себе, какую роль играют языки в криминальном мире. Например, сейчас в Соединенных Штатах агенты ФБР вовсю стараются освоить диалекты китайского языка. Это единственный способ справиться с гангстерами из триад. Короче, так вышло, что я свободно владею болгарским. — Риккель опять улыбнулся. — Я очень внимательно прочел отчет, составленный доктором Миланом Джуричем. Очень поучительный и устрашающий документ. Также я изучил отчет болгарской полиции о побоище, устроенном вечером тридцатого августа на вокзале в Софии. Там поработали профессионалы. Во время этой бойни погибли три ни в чем не повинных человека — те, чьи имена я назвал: Марсель Минаус, Йета Якович и малыш, Иван Торной. Мать последнего дала показания, Антиош. Она без малейших колебаний сообщила, что целились в четвертого, европейца, по описанию очень похожего на вас. Несколько часов спустя Милан Калев умер на складе, зарезанный, как свинья.

Мне совсем расхотелось пить китайский чай.

— Я по-прежнему вас не понимаю, — пробормотал я.

Теперь уже Риккель отодвинул в сторону свои оливки и уставился на меня. В стеклах его очков отразился стакан виски, сверкающий рыжими искрами.

— Нашим службам известны и Калев, и Сикков. Калев был болгарским наемником — в какой-то степени медиком, — любившим пытать свои жертвы с помощью хирургической электропилы. Нет крови, почти нет следов, но человек испытывает невыносимые страдания: его режут самым аккуратным образом. Сикков был военным инструктором. В семидесятые годы в Уганде он обучал войска Иди Амина. Специализировался на автоматическом оружии. Обе эти птицы были опасны, каждая по-своему.

Риккель немного помолчал, потом бросил бомбу:

— Они работали на «Единый мир».

Я изобразил удивление:

— Наемники в гуманитарной организации?

— Иногда они нужны, чтобы охранять склады и обеспечивать безопасность персонала.

— К чему вы клоните, Риккель?

— К «Единому миру». И к вашей смелой гипотезе.

— И что?

— Вы полагаете, что Макс Бём жил, — вернее сказать, выживал, — под присмотром некоего хирурга-виртуоза, спасшего его от верной смерти в августе семьдесят седьмого.

— Совершенно верно.

— Судя по вашим словам, этот врач оказывал давление на Бёма, используя «Единый мир». Поэтому старый швейцарец и завещал все свое состояние этой организации, так?

— Да.

Риккель сунул руку под необъятный пуловер, вытащил тоненькую папку и достал из нее листок, напечатанный на машинке.

— Тогда я хотел бы ознакомить вас с фактами, которые, надеюсь, утвердят вас в ваших подозрениях.