— Но я же ничего не говорил! — вскинул голову Меркулов.

— А мы все равно согласились. Правильно. Парень он талантливый. Будет просто принципиально неверно, если наша отечественная пенитенциарная система превратит его в кретина. А еще хуже — в петуха. Мы просто обязаны встать на защиту редкостного таланта. Он ведь может и условным сроком отделаться, так, Костя?

— Это уж как суд решит…

— Наш справедливый суд решит именно так, как ему подскажем не мы с тобой и даже не президент со всей своей ратью, а какой-нибудь совсем незаметный человечек с Лубянки. И никуда после этого он, наш родненький и независименький, не денется. Да и заседание, поди, будет закрытым. А о присяжных вообще речи не пойдет. Зато у генерала появится большое утешение. Захотят снова поэкспериментировать, их дело. А парню надо объяснить, что для него это — единственный и вовсе не смертельный выход.

— А ведь Саня прав, — покачал головой Грязнов.

— Это не я прав, а Костя, который давно уже все для себя решил. Ну, колись!

— Да ладно вам, ребята, — вздохнул Костя. — Ей-богу, какие-то вы странные все-таки, не могли взять три…

— Костя!! — вопль наверняка услышали даже постовые на проходной. — А мы, дураки, сомневались!..

Костя Меркулов уехал домой, пожалуй, впервые за долгое время в полуразобранном состоянии. В нем даже проснулись позабытые отеческие чувства. Его так и тянуло расцеловаться с друзьями, словно с родными детьми. И под занавес, поднимая последнюю рюмку, все трое тихонько, чтоб не слышала наружная охрана здания, все-таки спели. Старую, которую уже давно и не вспоминали…

Я возвращался на рассвете,

Был молод я и водку пил,

И на цыганском факультете

Образованье получил…

Ах, как хорошо вышло. Главное — дружно.

Но, уложив Меркулова в машину, Турецкий предложил Грязнову подняться в собственный кабинет, где Карамышев допрашивал Вадима Скляра и ожидал, когда Вячеслав Иванович, возвращаясь к себе, на Петровку, прихватит и задержанного. Сегодняшнюю ночь, как и ряд последующих, он должен будет провести в далеко не комфортных условиях следственного изолятора.

— А чего я у тебя забыл? — заупрямился было Грязнов. — Может, у меня другие планы!

— Слава, не артачься. Нам надо забрать нашего гения, а потом, ты разве забыл, что моя машина находится у тебя во дворе на Петровке? Ты соображаешь, что единственный транспорт, который на данный момент имеется у нас в наличии, это твой «форд» с водителем?

— Как долго ты говоришь, — морщась, вздохнул Грязнов. — А у тебя там еще выпить есть?

— Не знаю, может, есть, а может, и кончилось. Но ведь ты не будешь пьянствовать в присутствии задержанного таланта? И моего кадра? Подумай, что они про нас… скажут?

— Ну пойдем тогда, — безутешно сообщил Грязнов. — А у меня созрели такие планы!

— Да ведь ты уже косой!

— Саня, — строго заметил Грязнов, — ты прекрасно знаешь, когда надо, я умею собрать всю волю в кулак, вот так! — он сжал здоровенную свою «гирю» и потряс ею в воздухе. — И становлюсь способным не только трезво мыслить, но и действовать.

— Знаю, знаю, — засмеялся Турецкий. — Вот и соберись маленько.

— А я уже… разве не видно?

— Не очень пока.

— Сейчас… — Грязнов выпрямился, напрягся, постоял так минуту и взглянул на Турецкого совершенно трезвыми глазами. — Пойдем. Надо же этого хлюста действительно отправить в «Петры».

Карамышев со Скляром пили чай.

— Мы закончили, — сказал Сергей. — Вот, вас ждем. Можно ехать?

— Да, сейчас поедем. Только тебе, Сережа, я думаю, нужно отправляться домой. Вы не захотите удрать, молодой человек? — повернулся он к Вадиму.

Тот отрицательно покачал головой.

— Ну вот и хорошо. Езжай, мы сами управимся.

Когда Карамышев, простившись, ушел, Турецкий стал шарить по своим карманам, вынимая из них бумажки и кладя на стол. Некоторые смотрел, прятал обратно, другие кидал в урну. Утром их порежут в мелкую соломку. Наконец нашел то, что ему было нужно. Набрал телефонный номер.

— Николай Андреевич? Я не поздновато? Турецкий…

— Чуть не сказал вам добрый вечер, — отозвался Лаврухин.

— Да, доброго мало было. Хотя могу вам сообщить, что свою задачу на сегодня мы выполнили. У меня вот какой к вам вопрос. Что с Еленой Олеговной? Там-то хоть порядок?

— Да, охраны мы не снимали. Хотя я теперь честно и не знаю, что делать дальше…

— Понимаю вас. Но у меня будет просьба не оставлять ее какое-то время. Если это реально.

— Особых проблем нет, — вяло ответил Лаврухин. Он, видно, и сам находился на распутье.

— А мы нынче задержали ее брата. Вот я и подумал, что увидеть его она теперь сможет разве что на суде, не раньше. Вы не возражали бы, если бы я его подвез к сестре на полчасика? Звать ее сюда, в прокуратуру, нет смысла.

— Если хотите устроить им свидание, я сейчас позвоню, распоряжусь, чтоб ребята вас впустили.

— Сделайте одолжение.

— Скажите, Александр Борисович, может, мне не стоит спрашивать, но… как с Западинским?

— Арестован. Находится в камере, Абушахмин — в бегах. Если что узнаете, сообщите, буду признателен.

— Вот это для меня хорошая новость. Я ждал вашего звонка, как договорились, но…

— Завтра встретимся, если не возражаете. Подъезжайте ко мне на Большую Дмитровку часикам к одиннадцати, договорились?

— Буду. Так езжайте, я позвоню…

— Вадим, — обратился Турецкий к Скляру, — у вас, как вы слышали, может состояться встреча с сестрой. Если хотите, с глазу на глаз. Мы вам мешать не будем. Видимо, и вам надо решить как-то ваши семейные дела?

— Я на это не рассчитывал. Но если можно?..

— Вы же слышали. Однако я хочу вас сразу предупредить: постарайтесь не злоупотреблять нашей некоторой снисходительностью к вам. Договорились?

— Я обещаю.

— Тогда поехали.

Турецкий убрал в сейф протокол допроса Вадима Скляра, спрятал в шкаф генеральский мундир и надел свой пиджак, переложив в него все бумажки из карманов и документы, накинул плащ и огляделся в поисках Грязнова. Был же вроде рядом. Куда пропал?

Выглянул в коридор. Грязнов прохаживался по ковровой дорожке и увлеченно беседовал с кем-то по мобильному телефону.

— Ты чего? — спросил, подходя ближе.

— Ехать надо, — сказал Турецкий.

— Ага, сейчас, — кивнул Грязнов и, отвернувшись, что-то сказал в трубку. Отключил аппарат, захлопнул крышку микрофона и убрал антенну.

— Я пообещал парню дать ему полчасика побеседовать с сестрой. Это на Кутузовском, Слава, помнишь?