Никита Сергеевич вернулся в особняк на Ленинских горах поздно вечером. Его ждали дочь Рада и сын Сергей. Пришел Серго Микоян, один из сыновей Анастаса Ивановича, занимавшего соседний особняк. Хрущев вышел из машины и, ни слова не говоря, поднялся к себе наверх. Приехавший одновременно Анастас Микоян наставительно сказал молодежи:

— Хрущев забыл, что и при социализме бывает такая вещь, как борьба за власть.

Рада Никитична Аджубей рассказывала, что в тот момент даже не особенно сожалела о выходе отца на пенсию:

— Это даже к лучшему. Программа Хрущева исчерпала себя, молодая команда пойдет дальше…

А по всей стране избавлялись от портретов Хрущева. Его вычеркивали из истории страны, словно и не было такого руководителя советского государства. В два часа ночи заместителю председателя Фрунзенского райисполкома Москвы Дмитрию Квоку позвонил первый секретарь райкома и велел немедленно приехать.

— Что случилось?

— Это не телефонный разговор. Сказано — выполняй.

Когда Квок приехал, секретарь райкома доверительно сказал:

— Только что закончился пленум ЦК — Хрущева сняли. Понял?

— Понял.

— Тогда поехали по району.

— Район спит, никто ничего не знает. Что мы сейчас увидим?

— До тебя, видно, не доходит. Поехали!

Объехали весь район — тишина. Остановились возле метро «Фрунзенская». На работу Хрущев ездил по Комсомольскому проспекту. У станции метро «Фрунзенская» стояла двадцатипятиметровой высоты конструкция — на панно улыбающийся Никита Сергеевич со всеми своими наградами.

— Портрет надо немедленно снять, но чтобы об этом никто не знал, — распорядился секретарь райкома.

— Как же снять, чтобы никто не знал? Кран нужен, рабочие.

Секретарь райкома сообразил:

— Вызывай художника. Скажи, что портрет нужно подправить в связи с успешным полетом космического экипажа.

Дмитрий Квок вернулся в исполком, когда было около четырех часов утра, и позвонил начальнику ремонтно-строительного управления Мирону Петровичу Ткачуку, бывшему фронтовику. Когда тот, сонный, снял трубку, сказал ему:

— Мирон Петрович, нужно срочно прибыть в райисполком.

Тот, ничего не спрашивая, ответил:

— Слушаюсь.

Добирался он до райисполкома пешком. За это время вновь позвонил первый секретарь райкома:

— Знаешь, я тут проконсультировался с горкомом. Рекомендовали до опубликования решения пленума портрет не снимать. Все, о чем знаешь, держи пока в тайне.

Тут появился Ткачук в военной форме и отрапортовал:

— По вашему приказанию подполковник запаса Ткачук прибыл.

Что было делать? Квок сказал правду:

— Понимаешь, Мирон, сегодня ночью освободили от должности Хрущева, и я тебя вызвал, чтобы организовать работу по замене его портрета у метро «Фрунзенская». Но пока ты шел, команду отменили.

— А я подумал — опять война, — с облегчением произнес Ткачук…

После того как Хрущев лишился своих должностей, председательствовавший на пленуме Брежнев поставил вопрос об избрании первого секретаря ЦК. Как свидетельствует стенограмма, из зала сразу же раздались подготовленные голоса:

— Предлагаем избрать первым секретарем ЦК нашей партии товарища Брежнева!

Остальные зааплодировали.

В председательское кресло пересел Подгорный, чтобы провести голосование:

— Внесено предложение избрать первым секретарем ЦК товарища Брежнева. Других предложений нет? Нет. Будем голосовать. Кто за то, чтобы избрать товарища Брежнева первым секретарем ЦК нашей партии? Членов ЦК прошу поднять руки. Прошу опустить; кто против, воздержался?

Ни возражавших, ни воздержавшихся не оказалось. В зале зааплодировали.

Решающий голос имели только члены Центрального комитета. Но Подгорный решил показать единодушие всего партийного руководства.

— Давайте, товарищи, раз завели такую практику, — предложил он, — проголосуем, учитывая мнение кандидатов и членов ревизионной комиссии. Кто за то, чтобы избрать товарища Брежнева первым секретарем ЦК КПСС, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Кто воздержался? Товарищ Брежнев избран единогласно.

Новые аплодисменты. Все встали.

Леонида Ильича Брежнева избрали не только первым секретарем ЦК КПСС, но и председателем бюро ЦК по РСФСР (через полтора года на ближайшем партийном съезде созданное Хрущевым бюро упразднят). Совершенно счастливый, Брежнев вернулся на председательское место. Он сказал несколько положенных в таких случаях слов, которые в стенограмме облагородили и довели до совершенства:

— Я благодарю членов ЦК и кандидатов в члены ЦК, членов ревизионной комиссии, всех вас, товарищи, за высокое доверие, которое вы мне сегодня оказали. Я понимаю всю тяжесть и ответственность порученного мне дела и постараюсь отдать все свои силы, опыт и знания для того, чтобы — безусловно, при вашей поддержке — оправдать то высокое доверие и честь, которые вы мне оказали.

И он вновь услышал аплодисменты, которые отныне станут сопровождать каждое его появление на публике.

В перестроечные годы историки и политики задались вопросом: а могли быть в октябре 1964 года другие кандидатуры, помимо Брежнева?

В тогдашнем руководстве можно было найти более молодых, образованных и динамичных политиков, но реально выбор ограничивался членами президиума ЦК.

В октябре 1964 года в президиум входили (помимо Хрущева): Брежнев, Воронов, Кириленко, Козлов, Косыгин, Микоян, Подгорный, Полянский, Суслов, Шверник.

Козлов, еще недавно второй человек в партии, был неизлечимо болен и работать не мог. Кандидатуры Микояна и Шверника, председателя Партийной комиссии при ЦК (внутрипартийная инквизиция), не рассматривались ввиду преклонного возраста, Полянский, напротив, был слишком молод. Кириленко никогда не котировался так высоко, чтобы претендовать на первые роли.

Кого же тогда могли предложить в первые секретари?

Подгорного? Суслова? Косыгина?

Николай Викторович Подгорный с Брежневым были в тот момент на равных: оба секретари ЦК с широкими полномочиями, в отсутствие хозяина по очереди председательствовали на заседаниях президиума и секретариата. Гришин и Шелест утверждали потом, что, когда решали, кому быть первым секретарем ЦК, Брежнев предложил кандидатуру Подгорного, но тот отказался:

— Нет, Леня, берись ты за эту работу.

Если этот эпизод и имел место, то носил ритуальный характер. Леонид Ильич продемонстрировал партийную скромность, понимая, что Николай Викторович сам откажется.

За спиной у Подгорного было руководство украинской, крупнейшей в стране партийной организацией. Он явно жаждал власти и рассчитывал на первые роли. Но у него маловат был опыт работы в центре. В 1964 году его еще воспринимали как провинциального, украинского партработника. Он очевидно уступал Леониду Ильичу, давно занимавшему видные посты в столице.