с малочисленным врагом и теперь впервые столкнетесь с беспорядочной толпой! (23) Но ведь свидетелями непобедимой силы македонцев против полчищ врага являются река Граник и Киликия, залитая кровью персов, и Арбелы, поля которых устланы костьми сраженных нами варваров. (24) Поздно вы начали считать легионы врагов, после того как своими победами создали безлюдье в Азии. О нашей малочисленности надо было думать тогда, когда мы переплывали через Геллеспонт: теперь за нами следуют скифы, помощь нам оказывают бактрийцы, среди нас сражаются дахи и согдийцы.

(25) Но я полагаюсь не на их толпы. Я считаюсь с вашими отрядами, полагаюсь, начиная новый подход, на ваше мужество. До тех пор, пока я буду стоять в строю с вами, я не буду считать ни своих, ни вражеских полков: только обладайте духом, полным бодрости и доверия. (26) Мы стоим не на пороге наших дел и трудов, мы уже у их окончания. Мы подойдем скоро к восходу солнца и океану. Только не поддаваться малодушию! Оттуда, завоевав край света, мы вернемся на родину победителями. Не поступайте, как ленивые земледельцы, по нерадивости выпускающие из рук зрелые плоды. (27) Награды важнее опасностей; эта страна богата и не воинственна[376]. Итак, я вас веду не столько добывать славу, сколько за добычей. Вы служили, чтобы отвезти на родину богатства, которые море приносит на берега Индии, вы заслужили, чтобы ничего не оставить не испытанным, ничего не упустить из-за страха. (28) Во имя вашей славы, превысившей предел человеческий, во имя наших взаимных заслуг друг перед другом, в силу которых мы сражаемся, не зная поражений, я вас призываю не покидать своего питомца и соратника, достигшего предела человеческих возможностей, и к тому же уже царя. (29) Все другое я с вас требовал, за это буду вам обязан. Я вас об этом прошу, потому что никогда раньше я от вас не требовал такого, в чем не шел бы первым против опасностей, часто прикрывая ваш строй своим щитом. Не вырывайте из моих рук пальмовой ветви, которая, если не воспрепятствует зависть, приравняет меня к Геркулесу и Отцу Либеру. (30) Уступите моим просьбам и прервите, наконец, упорное молчание. Где ваши обычные клики, признак бодрости духа? Где привычные для меня лица македонцев? Я не узнаю вас, воины мои; кажется, не узнаете и вы меня! Я взываю к глухим, пытаюсь тронуть непреклонные и чуждые мне души!»

(31) И так как воины упорно молчали, глядя в землю, он продолжал: «Не знаю, чем я нечаянно вас обидел, что вы не хотите даже смотреть на меня. Мне кажется, я в одиночестве. Никто мне не отвечает, но никто и не отказывает. (32) К кому я обращаюсь? Чего требую? Хочу спасти вашу славу и величие. Где те, чье мужество я видел совсем недавно, кто торопился подхватить тело своего раненого царя? Я вами брошен, обманут, выдан врагам. (33) Но я пойду дальше один. Предоставьте меня рекам и зверям и тем племенам, имена которых вас ужасают. Я найду, кто пойдет со мной, которого вы бросили, — со мной будут скифы и бактрийцы, недавние враги, теперь наши воины. (34) Полководцу лучше умереть, чем превратиться в просителя. Возвращайтесь домой! Идите, торжествуйте, покинув своего царя! Я найду здесь место для победы, в которую вы не верите, или для почетной смерти!»

Глава 3

(1) Даже и теперь никто из воинов не мог издать ни единого звука. Они ждали, чтобы вожди и старшины объяснили царю, что они изнурены от ран и непрерывных тягот похода, не отказываются от службы, только не могут больше ее выносить. (2) Они стояли скованные страхом, опустив глаза в землю. Сначала среди них сам собой возник какой-то шум, потом стали раздаваться стоны, затем страдание их приобрело более непосредственное выражение, потекли слезы, так что у царя гнев перешел в сострадание и сам он хоть и старался, не мог удержаться от слез. (3) Когда наконец все на сходке безудержно стали плакать и были в нерешительности, один Кен осмелился подойти ближе к трибуне и дал знак, что хочет говорить. (4) Когда воины увидели, как он снимает с головы шлем (был обычай именно так говорить с царем), они просили его выступить от имени всего войска.

(5) Тогда Кен начал так: «Да не допустят боги в наши души нечестивых мыслей! И конечно, не допустят. У твоих воинов такой же дух, как всегда, они готовы идти, куда ты прикажешь, сражаться, рисковать, кровью своею закреплять имя твое в потомстве. Поэтому, если ты настаиваешь, мы, безоружные, голые, обескровленные, пойдем за тобой или перед тобой, куда только ты захочешь. (6) Но если ты хочешь выслушать непритворные слова твоих воинов, вырвавшиеся у них при крайних обстоятельствах, то окажи, прошу тебя, благосклонное внимание тем, кто с твердостью всегда следовал и будет следовать за тобой, куда бы ты ни пошел. (7) Ты покорил, о царь, величием подвигов не только врагов, но и своих воинов. Мы выполнили все, что могли взять на себя смертные. Нам, измерившим моря и земли, все известно лучше, чем местным жителям. Мы стоим почти на краю света. (8) Ты же хочешь идти в другой мир и проникнуть в Индию, неведомую самим индам, хочешь поднять с укромного ложа людей, живущих среди зверей и змей и своей победой осветить больше земель, чем освещает солнце. (9) Этот замысел достоин твоего гения, но он не по нашим силам. Твоя доблесть все будет возрастать, а наши силы уж на исходе. (10) Посмотри на наши обескровленные тела, пробитые множеством ран с гниющими рубцами на них. Оружие наше притупилось, не хватает средств защиты. Мы надели персидские одежды, потому что нельзя подвезти наших; мы уподобились чужеземцам-варварам. (11) У многих ли есть панцири? У кого остались кони? Прикажи выяснить, многих ли из нас сопровождают рабы, что у кого осталось от добычи. Всех победившие, мы во всем нуждаемся. И мы страдаем не от излишества: оружие войны мы израсходовали на войну же. (12) И такое прекраснейшее войско ты хочешь голым бросить против зверей. Пусть варвары нарочно преувеличивают их число, из самой их лжи я заключаю, что их много. (13) Если несомненно, что мы до сих пор двигались в Индию, то страна на юге менее обширна[377]; покорив ее, мы можем подойти к морю, которое сама природа сделала пределом человеческих устремлений. (14) Зачем идти к славе в обход, когда