Женя нервно сглотнула.

– Эдуар, пожалуйста.

Но его закаменевшее тело, хмурый взгляд из-под бровей, раздувающиеся крылья носа… Всё говорило, что он не отступится от своих слов.

– Ты ведь уже получил всё, что хотел, – еле слышно произнесла она.

– Вот как ты обо мне думаешь?!

В его словах была слышна такая ярость, что Женя в ужасе съёжилась. Спустя несколько долгих секунд он отвернулся и с такой злостью пнул кресло, что оно с грохотом завалилось на бок.

– Не знаю, что за бред у тебя в голове, но это точно не то утро, которого я ожидал после прошедшей ночи.

Не оглядываясь, он вышел за дверь и уже с порога жёстко произнёс:

– Завтрак, Эжени. Ты придёшь на него, даже если тебя будет преследовать вся Дикая Охота во главе с мёртвым бароном Сен-Маром!

Дверь громыхнула об косяк так, что с потолка посыпалась штукатурка. А Женя сползла на пол рядом с поверженным креслом и забилась в рыданиях. Спустя минуты – или часы – когда в её глазах, казалось, больше не осталось ни слезинки, она нашла в себе силы встать и умыться. Боясь даже взглянуть в зеркало, Женя вернулась в комнату и, сделав шаг к кровати, замерла. До рассвета ещё оставалась пара часов, но лечь в постель, где совсем недавно они с Роше любили друг друга… Перед её внутренним взором промелькнули картины переплетающихся, разгорячённых тел, и глаза снова наполнились слезами. Она резко отвернулась и подняла с пола кресло, повернув его к окну. Села, опустив руки на мягкий подлокотник, и склонила на них голову.

До этого момента Женя кружилась в водовороте эмоций. Признания и злые, горькие слова громоздились одно на другое, не оставляя ни времени, ни возможности обдумать происходящее. И вот Женя наконец немного пришла в себя, и, казалось, ничто не переменилось – раннее утро, и она, как и прежде, одна в своей комнате. Ничто реальное или потустороннее не навредило ей, не покалечило, не сломало её. И всё же куда делась вчерашняя Женя Арно? Куда исчезла её жизнь? Её робкие мечты и надежды на счастье?

В разгар августа выпал рождественский снег; февральская вьюга замела цветущие лавандовые поля; ледяная корка покрыла спелые ягоды боярышника; холодный белый саван укрыл луга Прованса и Женино сердце. Тропинки, ещё вчера вившиеся среди цветущих розовых кустов, сегодня оказались скрыты под толстым слоем нетоптаного снега, а кипарисы в парковой аллее, лишь пару часов назад зеленеющие и душистые, будто в тропической оранжерее, теперь стояли суровые и заиндевелые, как колючие сосны в зимней Норвегии.

Женя невидяще смотрела прямо перед собой и видела свои тайные заветные мечты, столь сиявшие в свете надежды прошлой ночью – теперь они превратились в окостеневшие, холодные трупы, которые уже никогда не воскреснут. Она смотрела на свою любовь, на первое действительно глубокое чувство, отданное Эдуару, им же сотворённое, – бледная крошечная искорка дрожала у неё в сердце, тряслась от озноба, как младенец, терзаемый в колыбели лихорадкой. Женя страдала, как никогда в жизни, но понимала, что больше не сможет искать исцеления в объятиях любимого, ведь она сама всё разрушила, уничтожила то доверие, что зародилось между ними. Должно быть, ему даже смотреть на неё отвратительно…

«Мне нужно бежать из «Шато Д’Эпин». Но куда? И как, если он, глядя мне прямо в глаза, в самую душу, запретил увольняться!»

* * *

Запах свежесваренного кофе, хрустящих тостов, мерный гул голосов и бряцание чайных ложек – всё это стало таким родным и привычным… Но не сегодня, не после того, что произошло ночью.

Каждый шаг приближал Женю к «цветочной гостиной», каждый пройденный метр отмерял расстояние до того, как ей придётся нацепить на лицо маску если не дежурной вежливости, то хотя бы равнодушия.

Сидеть там, рядом с любопытными сплетницами, прятать дрожь в руках, намазывая джем на тост, пытаться заставить себя съесть хоть кусочек – эти действия казались простыми и невероятно сложными одновременно.

Телефон в её руке вдруг издал одиночный сигнал, принимая сообщение Кристиана:

«Доброе утро, Эжени!»

От его весёлых смайликов, сопровождавших приветствие, стало только хуже. Следом прилетело приглашение на книжную выставку, и Женя подрагивающими пальцами написала в ответ, что никуда не пойдёт, потому что сегодняшнее утро – худшее в её жизни. Извинившись, она отключила звук и поспешно, будто телефон жёг ей ладонь, сунула его в карман.

Гомон завтракающих сотрудников становился громче.

«Развернуться и уйти. Просто уйти. Сейчас. Он же не узнает. Он никогда не ел вместе со всеми. Ни разу».

«Завтрак, Эжени. Ты придёшь на него», – снова и снова звучал в сознании голос Эдуара, заставляя её передвигать свои одеревеневшие ноги.

«Зачем?!»

В обыденный набор звуков вклинился ещё один. Непривычный, звонкий, заливистый. Детский смех.

«Если там Адель, то и…»

– О, Эжени, булочка моя, доброе утро!

Огромная ладонь мсье де Гиза сомкнулась на её локте, подталкивая в гостиную.

– Доброе, – только и смогла вымолвить она, опустив взгляд на его брюки цвета болотной жижи. Хотя, может, в его глазах они были просто зелёными, но Жене такой оттенок напоминал ту непроходимую топь, в которую провалилась она сама.

– Смотрите, какую рыбку я поймал по дороге! – обратился Фабрис к Моник и Эдуару.

Мадам Бланшар, как обычно, выглядела идеально, несмотря на раннее утро и недавнее недомогание. Светло-голубая шёлковая блузка была завязана под горлом элегантным бантом, который легко всколыхнулся, когда его хозяйка приветливо кивнула Жене. Мсье Роше, наоборот, даже не взглянул в их с Фабрисом сторону, отстранённо уставившись в окно и помешивая чай. Мрачное выражение лица вполне соответствовало чёрной рубашке, которую он надел, несмотря на приближающуюся жару.

У Жени от ужаса и неловкости стучало в ушах, и она даже не сразу сообразила, что Фабрис подвёл её не к общему длинному столу, а к новому, который разместили в углу возле окна с видом на кипарисовую аллею. А за старым привычно сидели сотрудницы и вполголоса обсуждали, кажется, погоду. Женя была уверена, что стоит руководству покинуть гостиную, как сплетницы бросятся перемывать им косточки. Столь эффектное появление Жени под ручку с Фабрисом наверняка станет темой дня. Да и тот факт, что начальник подвёл её прямиком к новому столику, словно… словно девчонку-дурнушку приняли в закрытую тусовку высшей элиты, в качестве платы заставив отвернуться от друзей. Но все эти размышления прошли едва заметным фоном.

За большим круглым столом разве что пожилая женщина оставалась неизвестной. Впрочем, Женя уже видела её