— Если что случится… скажите Васе: его одного… на всю жизнь… — Она вдруг порывисто целует Автономова и прыгает через окно.

— Я скажу, Галя! — кричит он вслед. И уже себе: — И поцелуй передам. Он ведь не мне. Ему. А я? Я только поверенный чужих дел, чужих страстей, свидетель чужих подвигов. Но я напишу о вас, друзья, вы не сомневайтесь!..

И он продолжает смотреть через окно на площадь.

А на площади кипит бой.

На руках вытаскивают артиллеристы орудия и бесстрашно бьют прямой наводкой по рейхстагу. Вокруг них дым и стон, падают снаряды, а они невозмутимо бьют да бьют.

Какой-то неукротимый танк — № 122 на его башне — выкатился прямо против рейхстага и бьет, бьет. Все горит вокруг него, но он не прекращает огня.

Бегут по площади бойцы на штурм рейхстага.

И многие, не добежав, падают.

В правой руке — винтовка, в левой намертво зажат красный флажок.

— Они не дошли… не водрузили знамя над куполом, — бормочет Автономов, — но это они… мертвые… своими телами проложили дорогу живым… и знамени… Я должен знать их имена!

К окну подходит начальник штаба батальона Ширяев. Он стоит рядом с корреспондентом.

— Отчего вы без блокнота? — спрашивает он. — Почему не записываете?

— Я не буду ничего записывать! — сердито отвечает Автономов. — Я этого не забуду никогда!

Видна площадь перед рейхстагом.

Вот уже близки к рейхстагу передние, самые смелые, самые лихие воины.

Впереди всех, со знаменем в руках, бежит молодой парень.

— Кто это? — спрашивает Автономов.

— Это Пятницкий. Комсомолец.

Пятницкий подбегает к рейхстагу и вдруг, широко раскинув руки, падает.

Он падает у самой первой ступеньки лестницы, ведущей в рейхстаг.

Судорожным движением он рвется вперед — и умирает на первой ступеньке. Знамя лежит рядом с ним.

— Его Пятницким звали, — говорит Автономов. — Я не забуду.

А бой кипит…

И знамя из мертвых рук переходит в руки живых.

Вот оно уже на третьей ступеньке лестницы…

Его хорошо видно и Автономову и всем на площади.

Вот оно уже над железною решеткою у окна полуподвала.

Вот оно врывается в здание вместе с бойцами…

И вот оно вздымается над рейхстагом… не над куполом, — до купола далеко, не доберешься, — весь рейхстаг теперь под огнем немецкой артиллерии, — но над фронтоном первого этажа есть скульптурная группа: женщина с короной в колеснице. И в корону этой женщины грузин Кантария и русский Егоров втыкают древко знамени.

Это видно Васе из его КП в рейхстаге.

И он кричит в трубку:

— Тут какая-то принцесса Турандот. Что? Не знаю. Турандот. Да. Ну, мы ей в корону знамя и воткнули. Всем видно? — И он хохочет.

Это было 30 апреля 1945 года в сумерки.

Развевается знамя.

Горит рейхстаг.

…Дым в рейхстаге…

Сквозь этот дым с трудом пробирается Автономов.

В его руках нет блокнота и нет оружия.

Вокруг него дым, выстрелы, стоны, хрипы.

Каменный Вильгельм в передней зале весь побит осколками.

С любопытством озираясь на все, идет Автономов.

До него вдруг доносится чей-то мощный хохот.

Он слышит голос:

— Значит, принцесса Турандот, Вася? Ну, пускай Турандот!

Автономов с удивлением узнает голос Дорошенко.

Но он в первый раз слышит его смех. Такой веселый, такой оглушительный.

Он находит полковника в дыму и радостно к нему бросается.

Сейчас не похож на себя Дорошенко, таким его журналист никогда еще не видел.

Словно необыкновенным внутренним светом светится он; мрачные глаза сияют. Словно пьян он хмелем боя и победы, и в счастливом опьянении этом словно открылось ему что-то дотоле не известное и высокое.

— Знамя, знамя видели? — крикнул он Автономову, не удивляясь даже тому, что тот здесь — в дыму и неразберихе боя.

— Его всем видно, — ответил журналист.

— А-а! То-то! А они еще тут сидят. Как же. Тут.

— Кто?

— Враги! — Он постучал сапогом в пол. — Тут они еще, в подземелье. — Расхохотался. — А? Каково? Точно слоеный пирог — этот рейхстаг: вон там они, тут — мы, а над нами на втором этаже опять они… И зато на крыше — опять мы.

— Сколько же их там? — показал Автономов в пол.

— Больше тысячи. Я посылал к ним парламентера — пусть сдаются. А они ответили, что их тысяча, а вас, мол, русских, в рейхстаге всего горсточка. Поэтому, дескать, по законам войны должны сдаваться русские.

— Ну?

— Ну, мой парламентер сказал им: не затем я в Берлин пришел, чтоб тут вам сдаваться. Околевайте тогда в подземелье, черт с вами! — Он расхохотался опять. Нет, каково?

— А если они предпримут… вылазку?

— Хорошо-о! Хорошо бы! Мы встретим их. Ведь нас тут действительно горсточка… Но мы в рейхстаге, и наше знамя уже пылает над Берлином, а они… в подземелье, и им — капут. И тут уж никто ничего не сделает. Игра выиграна нами! — Он махнул рукой. — Нет, они уже ничего предпринять не могут. Они — мертвые!

— Вы какой-то странный сегодня… — улыбнулся Автономов. — На себя не похожий.

— Да? Ну не каждый же день человеку выпадает на долю брать рейхстаг. — Он вдруг обнял Автономова за плечи и сказал ликующим шепотом: — Счастливый я. Что смерть? Что жизнь? Что большие и малые невзгоды наши? Их даже не видно с той высоты, на которой наше знамя… и я счастлив, счастлив, да! Что мне, простому русскому человеку, привелось взойти одним из первых на эту высоту!.. На вершину мира…

Новая волна дыма рванулась откуда-то на них.

— Что это? — тревожно спросил журналист.

— Фашисты… Они жгут рейхстаг. Они начали свою историю поджогом рейхстага и в огне кончают ее. Ну и пусть горят! Пусть! Нас-то теперь не выкуришь!..

Он схватил Автономова за плечи, притянул к себе.

— Напиши, Федор Петрович, напиши книгу о нас, о нашем сегодняшнем счастье, о нашей вершине…

— Я напишу… — тихо и очень серьезно ответил Автономов.

Дорошенко посмотрел на него, еще раз тряхнул его руку и исчез в дыму.

— Я напишу! — сказал ему тихо вслед Автономов. — Я должен написать. Потому что я шел с ними, я был здесь, я видел.

…Утро второго мая.

Рассеялся дым.

Стихла канонада.

Ночью капитулировал Берлин.

Из подземелья рейхстага длинной вереницей выходят немцы. Раненые. Изувеченные. Голодные. Одичавшие.

Они медленно бредут из подземелья на свежий воздух.

Наши солдаты беззаботно смотрят им вслед.

И только Вася Селиванов да Галя не видят немцев.

Ничего они сейчас не видят. Они стоят, обняв колонну рейхстага, и Вася ножом высекает на камне имена: «Вася и Галя».

…А на куполе рейхстага горсточка бойцов водружает большое победное знамя.

Вот