Он захохотал.

— Русские в Берлине… — задумчиво произнес корреспондент.

— И этот Берлин уже не кружок на карте, не стратегическая цель, не лозунг, а… а взаправдашний Берлин, тот самый… который…

— Который… которому… и о котором… — засмеялся Автономов.

— Да! — с вызовом подхватил Вася. — Да. О котором. О котором городе мы думали еще на Дону. Помнишь? Зимой? В снегах? На походе? А ведь мы тогда уже знали, что придем сюда, придем!

— Мы это знали даже раньше! — усмехнулся корреспондент. — Когда отступали на восток, мы и тогда знали, что идем на Берлин.

— Да. И пришли. Пришли! Раньше американцев, англичан, французов. Одни пришли! — Он потянулся, разминая кости. — Пришли… Ну теперь и я скажу: нелегкий это был путь, брат. От Дона-то до Берлина! Вот никогда я так не говорил, а сейчас скажу. Нелегкий!

— Устал?

— Нет. Этого еще нет! — Он засмеялся. — Я тебе после победы скажу, устал я или нет. А сейчас… сейчас во мне одно нетерпение. Скорей бы! Скорей!

— Руки чешутся?

— Нет. Душа горит.

На поляну медленно выезжает «виллис».

— Дорошенко! — закричал Вася и бросился к машине.

Дорошенко вылезает из автомобиля.

Молча здоровается.

И идет к КП.

— Ну? — нетерпеливо спрашивает Вася.

Дорошенко не отвечает.

Он садится на пенек у КП и снимает фуражку.

Вытирает пот со лба.

— Зачем вызывали? Продолжаем наступление?

— Продолжаем… — кратко отвечает Дорошенко.

— Идем в Берлин?

— Вероятно…

— То есть как вероятно? — удивился Автономов. — А еще куда?

Дорошенко пожал плечами.

— Нет, ты мне одно скажи, — взорвался Вася, — нам рейхстаг штурмовать? Нам водружать знамя? (Пауза.)

— Нет, — ответил Дорошенко. — Не нам.

— Как не нам? — взревел Вася.

Дорошенко не ответил. Достал папиросу из портсигара. Закурил.

Его лицо сейчас бледное, злое.

— Я с наштармом говорил, — сказал он, наконец, негромко. — И карту смотрел… Я так понял: в штурме Берлина нашей армии выпала подсобная роль. Мы будем обходить Берлин с севера.

— А город? — крикнул Вася.

— А в город мы, вероятно, не войдем… (Пауза.)

— Та-ак! — зло сказал Вася, перекусывая стебелек травы. — Отличное известие! А кто ж в город войдет?

— Эта честь поручена отборным… Знаменитым армиям.

— А мы что ж, не знаменитые? — возмутился Вася.

— Мы? Мы — обыкновенные. Даже не гвардейцы.

Долгая пауза.

Молча курит Дорошенко.

Вася рвет травинки, перекусывая их, выплевывает.

— Ну, ничего! — сказал Автономов и улыбнулся. — Ничего, друзья!.. Зато вам задача легче, и крови меньше…

— Легче? — закричал Вася. — А кто легкого хочет? Кто? Ты все роты обойди, любого солдата спроси: кому крови своей жалко, кому легкого боя хочется? Люди в самое пекло мечтали попасть… в самое логово… Люди мечтали своею рукою войну кончить. Как же не мы? Как же не мы водрузим знамя-то?

— Что ж это ты, Вася, — усмехнулся Дорошенко, — приказы командования критиковать вздумал?

— Эх, — горько махнул рукою Вася. — А я-то надеялся первым в рейхстаг войти!

— А я надеялся, — тихо ответил Дорошенко, — прийти на Моабитштрассе.

Он помолчал немного, потом бросил папиросу наземь, притушил ее сапогом и встал.

— Ну, все! — сказал он уже другим тоном. — Похныкали и хватит! — Он посмотрел на часы. — Выступаем через час. Будем выполнять задачу. А в рейхстаг, Вася, другой офицер придет первым… И на Моабитштрассе тоже. А победим — славою-то сочтемся!

…Гремит музыка боя.

Артиллерийский концерт. Хор батарей. Короткая песня гранаты.

Мелькают кадры. Лица, пейзажи, пушки, схватки…

Штык, озаренный солнцем…

Знамя над гвардейцами…

Луна на бетоне блестящей берлинской автострады.

И во весь экран — ликующее лицо Васи Селиванова.

— Ага! — кричит он. — Ага! А мы хоть и не знаменитые, а первыми вышли на Берлинер-ринг.

— …Успех! — восхищенно говорит Автономов Дорошенко.

— А вот и награда! — усмехается тот и показывает на карту. — Нам чуть-чуть изменили курс наступления.

Мы видим карту: пунктирный путь дивизии чуть-чуть довернут в сторону Берлина.

…Гремит музыка боя.

Мелькнуло лицо Слюсарева.

Яростное лицо солдата. Штык над головой.

Под ногами Слюсарева бетонный колпак дота.

Сбегает Слюсарев с поверженного дота, бежит… Вперед!

— Опять у третьей армии успех! — говорит большой генерал во фронтовом штабе. — Молодцы! — и решительною рукою что-то чертит на карте.

…И опять ликующее лицо Васи Селиванова.

Оно на фоне немецких вывесок…

— Ага! — кричит Вася. — А все-таки хоть мы и не знаменитые, а первыми вырвались на окраину Берлина.

…Гремит музыка боя.

Дорошенко хрипло кричит в телефон:

— Я понял задачу. Спасибо за доверие. Оправдаем. — И, положив трубку, говорит Автономову, хитро подмигивая: — А нас опять чуть-чуть… повернули.

— На Берлин?

— На Берлин.

…Гремит музыка боя.

Сквозь огонь бегут солдаты. Горят танки.

Большой генерал во фронтовом штабе нахмурил брови.

— Танки не могут пройти? — переспрашивает он кого-то, кого мы не видим. — Та-ак? А восьмая гвардейская? Встретила сильное сопротивление? Та-ак! Дайте мне чаю, голубчик. Ну что ж! Зато у третьей успех. Довернем еще раз третью! — И, отхлебывая чай из чашки, он что-то чертит на карте.

…Яростно гремит бой.

Во весь голос поет свою песню Савка Панченко, но слов не слышно, и голоса Савкиного не слышно, — ликующе гремит музыка победы.

Уличные бои в Берлине. Разбитые готические здания. Немецкие вывески. Пожары. Орлы на решетках.

Бой.

— Ага! — кричит Вася Селиванов. — А мы все-таки пришли в Берлин!

Он останавливается у фонарного столба. Снимает каску, вытирает со лба грязь и пот.

— Теперь и мы знаменитые!.. — тихо говорит он.

…Аккуратная табличка на перекрестке улиц.

Обыкновенная табличка.

Как все.

Ее легко прочесть:

«Моабитштрассе».

Подле нее стоит Дорошенко.

Гремит песня боя.

Схватка на улице.

Фашист бьет с чердака из пулемета.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 173».

Бой в подвале.

Хриплый бой. Гранатный бой.

Мертвый гитлеровец на перекрестке.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 151».

Волокут орудие солдаты.

Стонет под колесами булыжник.

Идет по улице Дорошенко, прижимается к стенам.

Наган в руке.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 147».

Перебежками от дома к дому бежит Вася Селиванов.

С ним несколько бойцов.

Вот они упали… Стреляют…

Со всех сторон рвется на них огонь.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 139».

От дома к дому идет раненный в голову Дорошенко.

Голова перевязана.

Кровь на марле.

Глаза воспалены.

Откуда-то из окна летит на Дорошенко фаустпатрон.

Еле успел отскочить Дорошенко.

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 133».

Подвал какого-то дома. Телефоны. КП.

Теперь рядом с Дорошенко Автономов.

У корреспондента рука перевязана.

— Я вам приказал не лезть в огонь! — раздраженно говорит Дорошенко. — Разве там место корреспондента?

— А кто знает, где место корреспондента в бою? — усмехается Автономов. Потом смотрит на Дорошенко и говорит тихо: — В этот дом… мы войдем вместе…

Табличка на доме: «Моабитштрассе, 127».

Идут Дорошенко и Автономов.

— Пять