И мы переправлялись через ручьи и речушки. Вброд. В самых глухих местах. Если было возможно, строили затопленные мосты – бревна перекидывали с берега на берег, но на несколько сантиметров ниже уровня воды – с воздуха такой мост не виден. Только делать его – околеешь. Запасы спирта стали стремительно таять. Да и хрен с ними – легче идти. Главное, чтобы сапёры наши не попадали с температурой. А до алкоголизма ещё дожить надо. Тем более что внутрь вливали мало – большая часть на растирание замёрзших конечностей уходила.

От той группы наши разведчики обратно привели пять человек, да и те остались живы благодаря тому, что немец не стал их преследовать долго, чтобы не оторваться от моста. Я поставил себе зарубку в памяти. Может пригодиться.

А капитан раздолбаем оказался! Повёл людей в атаку на мост цепью, в полный рост, с криком: «Ура!» с трёхсот метров. А на постах врага – два пулемёта и десяток солдат. За минуту всё было кончено. Ох, сколько же народу погибнет из-за таких «героев»!

Я собрал людей, выжившие поведали нам об «атаке», я дал этому свою оценку:

– Чем так воевать, лучше сразу застрелиться! И немец жив, а наши – нет. Мост не взяли, людей потеряли. Если бы капитан выжил – лично пристрелил бы придурка. Не дорога своя жизнь – твои проблемы, а людей в расход пускать без толку – преступление. Предлагаю каждому обдумать то, что произошло и как надо было сделать. Нам тоже подобные мосты форсировать. И наилучший вариант действий необходимо выработать коллективным, так сказать, разумом.

Они думали, подходили, рассказывали, обсуждали меж собой. Это хорошо. Это не разложение, не разброд и даже не демократия. Жизнь каждого из них не только в их и моих руках, но и в руках их боевых товарищей. Должны уметь думать головой до боя – в бою некогда. Если я расскажу порядок действий (а в правильности этих действий и сам был не особо уверен, так давлю пафосом), они выслушают, кивнут, забудут. А при подобной «проработке» – засядет на уровне условного рефлекса. Что мне и надо.

Был и ещё один необычный «персонаж». Этих двоих отловили дозорные. Они спали у костра, при окрике пытались стрелять. Но спали крепко, и мои дозорные стояли так близко, что скрутили разом. Оба грязные, вонючие, обросшие, оборванные. Форма без знаков различия и явно с чужого плеча. Документов нет. Но один из них стал «корячиться» и «качать права» – утверждал, что он капитан, начштаба батальона, требовал соответствующего обращения. По повадкам стало видно кадрового командира, и дозорные не стали их «усмирять» методом погашения света ударом по черепу, а привели ко мне. Вид моих ребят был предвкушающий. Ждали зрелища. Любому человеку приятно, когда на их глазах унижают «начальника».

Капитан и меня начал строить, увидав всего лишь старшинские лычки.

– Где ваш батальон, гражданин? – тихо спросил я, закипая. Только перед их «явлением» разбирали действия на мосту ещё одного капитана.

– Мой батальон уничтожен. А какое это имеет значение?

– А где ваша форма, документы? Где ваши люди?

Второй, что был с ним, сразу поник, но этот взвился:

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы! Кто здесь старший?

– Я. Я – старшина Кузьмин, командир сводной роты отдельного истребительного батальона. И это мои люди. А вот кто вы такие – я не знаю. И на слово верить вам не собираюсь. В былые времена в воинской среде бытовало понятие «честь мундира». Народ кормил и содержал воинов, которые не приносили никакой пользы народу. Никакой. Но – кормили и содержали. Потому что в случае нужды – войны – шли на смерть с честью и доблестью. А в отсутствие войны должны к ней готовиться. А мундир – это знак, что ты – смертник, что ты готов исполнить свой долг с честью и достоинством. По тебе видно, что ты – кадровый. Вот скажи мне, «капитан», для чего народ наш кормил тебя и содержал все эти годы? Молчишь? Молчать! Я за тебя отвечу. Чтобы ничего тебе не мешало посвятить себя долгу. Чтобы ты научился не только погибать, но и побеждать. Крестьяне и рабочие ночей не спали в полях и у станков, чтобы тебя накормить, снабдить оружием. Чтобы ты повел их к победе. И что получилось? Эти же мужики-работяги пришли в твой батальон, надеясь на тебя, уверенные, что все эти годы и ты ночей не спал, учился бить супостата. Где эти мужики? Где твои кормильцы? Их ты погубил! А сам под них замаскировался, солдатскую гимнастёрку надел! Смерти испугался? А они? Они не боялись?

– Ты не терял людей? – выкрикнул капитан. Он тоже был в ярости, бледен, кулаки сжаты. Сейчас прям кинется бить меня.

– Терял. И сам умирал. И многие погибли. Но мы пожгли десятки танков, сотни немцев навсегда успокоили. Я дал им почувствовать не только горечь потерь, но и радость побед. И мы ещё в строю. А ты?

– Дай мне взвод, я докажу!

– Нет. Ты потерял часть свою и честь свою. Нет тебе веры, как я людей тебе доверю? Как они в бой пойдут за тобой? Если будут в тебе сомневаться, как?

– Мы дрались, сколько могли, – вдруг сказал второй, – а потом никого не осталось. А кругом они. Я притворился мертвым. Нашел капитана – он был без сознания. Я его переодел. Он не сам. Я подумал – найдёт нас немец, увидит командирскую форму, обоих и грохнет. Вот уже неделю и идём.

– Ну а ты кто?

– Я водитель. Я комбата возил. А потом машину мою разбомбили, комбата убили, ребят всех побили. Вот только товарища капитана и нашёл. Всё не так страшно. Одному хуже.

– И куда вы шли?

– Как куда? – удивился водитель. – К своим!

– И кто же это тебе свои?

– Ты это брось, старшина! – вмешался «капитан». – То, что плохо дрались – верно. И что драпали – верно. И много других грехов за мной – но вот врага из нас не делай! Не были и не будем мы предателями!

– Это мы будем посмотреть.

– Смотри. Только внимательно смотри. Оружие нам верните и в строй определи – увидишь.

– Так и быть. Расстрелять я вас хотел. Отговорил ты меня. Пока.

– Не имеешь права!

– Ха! Тут, в лесу – я – царь, и Бог, и господин. А до наших ещё дойти надо. Разброда, паникёрства и предательства – не допущу. А к своим людей выведу – там и суд мне будет. Там. А немец здесь судит. За любую оплошность судит. Уведите их. Накормить, переодеть, вооружить. К Топору их в группу.

Много, слишком много времени мы потратили, чтобы пересечь этот лес и выйти к городу. Хотя было около полудня, устроились на привал, попрятавшись. Дорога по лесу измотала людей до предела. Выставили дозоры. Я присоединился к Шилу, залегли на опушке, в бинокль разглядывали панораму перед нами.

Городишко так себе. От большой деревни отличался наличием фабрики и ещё нескольких мелких предприятий. Но стоял этот город на восточном берегу реки. Река тоже так себе, но с обрывистыми берегами. Поэтому за город был бой – поле было перепахано воронками, за рекой – разбитые окопы, перед рекой – побитые танки. На поле боя копались люди в нашей форме без обуви и ремней, под охраной. Охрана невелика – три мотоцикла с пулемётами и до взвода пехоты редкой цепью.