Надсадный вой сирен воздушной тревоги теперь раздавался уже каждую ночь, иногда по несколько раз. Город мгновенно пустел — под бомбоубежища стали использовать и станции метро. На «Маяковскую» женщины с детьми теперь спускались загодя, еще с вечера.

Война привела к очередной, восьмой по счету (и далеко не последней) реорганизации органов государственной безопасности. Подобные новации никогда не проходили безболезненно для сотрудников: менялись не только названия (что терпимо), но и отношения между людьми в связи с многочисленными перемещениями по службе, то есть кадровыми перестановками.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 июля 1941 года НКВД и НКГБ были вновь объединены в НКВД СССР. Наркомом назначили Лаврентия Берию, его первым заместителем снова стал Всеволод Меркулов. 30 июня был образован Государственный Комитет Обороны (ГКО) под председательством И. В. Сталина. Берия был назначен членом ГКО. Если учесть, что одновременно он являлся заместителем Председателя Совнаркома СССР и кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП(б), то можно лишь догадываться, какая громадная власть была сосредоточена в его руках.

Заместителями наркома НКВД были назначены Виктор Абакумов (он же начальник управления Особых отделов), Авраамий Завенягин, Богдан Кобулов, Иван Серов, Иван Масленников (по войскам), Сергей Круглов и Василий Чернышев. Впрочем, Масленников и Круглов вскоре убыли на фронт, но с сохранением статуса замнаркома.

Главное управление государственной безопасности в объединенном наркомате воссоздано не было. Оперативно-чекистские управления курировали напрямую сам нарком и некоторые его заместители.

Зарубежная разведка теперь называлась Первым управлением, начальником его остался Павел Фитин. Курировал отныне управление нарком. Статус бывших отделений также был повышен — они стали отделами.

Контрразведка именовалась Втором управлением, Петр Федотов также остался его начальником. Курировал контрразведку первый замнаркома Всеволод Меркулов.

Таким образом, если раньше Берия был для Короткова хоть и прямым, но достаточно отдаленным высшим начальником, то теперь стал почти что непосредственным. Это во много крат увеличивало его ответственность.

Ушел из бывшего 5-го отдела, ныне Первого управления, заместитель его начальника Павел Судоплатов. Еще 5 июля была образована Особая группа для руководства разведывательно-диверсионной работой в тылу врага, то есть на оккупированной немцами территории Советского Союза. Судоплатова назначили ее начальником. В октябре Особая группа была преобразована во 2-й отдел, а в январе 1942 года в Четвертое управление НКВД СССР. В распоряжение группы направили большое число профессиональных чекистов — и разведчиков и контрразведчиков. Некоторых по «заявке» Судоплатова нарком разрешил взять прямо из… внутренней тюрьмы, в том числе смертников Якова Серебрянского, Петра Зубова, Ивана Каминского. Зачислили, точнее восстановили в кадрах и некоторых ветеранов, в разное время и по разным причинам уволенных, но репрессиям не подвергшихся. Так, добровольно вернулся на службу уволенный в 1939 году самим Берией за необоснованное массовое прекращение «следственных дел» капитан госбезопасности Дмитрий Медведев, будущий прославленный партизанский командир, писатель, Герой Советского Союза.

Как бы то ни было, уехав в декабре заместителем начальника отделения, Коротков вернулся в свой старый кабинет заместителем начальника отдела. Уже это автоматически подымало его статус. И какого отдела! Того самого, что занимался разведкой не против эвентуального, иначе говоря, возможного противника, а смертельного врага, с которым Советский Союз вел самую кровопролитную войну за всю историю человечества…

Одним из первых вопросов, что Коротков задал коллегам, явившись на Лубянку прямо с вокзала, было нетерпеливое: «Что слышно из Берлина?»

В ответ получил малоутешительное: ничего не слышно. В буквальном смысле слова. И неудивительно. Минск немецкие войска захватили уже 28 июня. К тому времени, когда два эшелона с советскими гражданами наконец вернулись в Москву, вся зона уверенного приема сигналов станций Д-5 и Д-6, с радиусом из Берлина примерно в тысячу километров, уже была оккупирована германскими войсками.

Коротков выяснил: приемные станции зафиксировали несколько неуверенных, сбивчивых передач вызывного характера, не содержащих никакой иной информации. Операторы могли лишь отметить, что на рации в Берлине работал очень неопытный человек, даже не новичок, а так вообще, начинающий. Принял ли корреспондент ответ Центра — неизвестно.

И это — в самые тяжелые дни и недели лета 1941 года, когда немецкие дивизии, невзирая на потери и сопротивление со стороны Красной Армии, продвигались вперед почти на всем протяжении огромного фронта. Как нужна была в эти дни информация из столицы Германии о подлинных потерях вермахта, ближайших планах его командования, их изменениях, коль скоро при очевидных успехах — разгроме кадровых частей и соединений Красной Армии, захвате всей Прибалтики, значительной части Украины, Белоруссии, Молдавии, западных областей РСФСР — блицкриг не состоялся. То было единственным утешением. А Коротков хорошо помнил авторитетное мнение некоторых высокопоставленных немецких генералов: если Германия не разгромит Советский Союз примерно за восемь недель, ей войну не выиграть.

Да блицкриг не состоялся. Но это еще не гарантировало победу и Красной Армии. Ей на это потребовалось почти четыре года. И обошелся праздничный салют 9 мая 1945 года стране в тридцать миллионов жизней и не поддающемуся по сей день исчислению горю, постигшему все народы, населяющие страну, каждый дом, каждую семью.

Сегодня невозможно даже приблизительно сказать, сколько человек в СССР были достаточно точно информированы летом 1941 года о подлинной мощи вермахта, потенциале военной промышленности Германии и тому подобном. Александр Коротков хоть и состоял в чинах небольших, знал силу «третьего рейха» лучше иных многозвездных генералов[101], а также сонма секретарей партийных комитетов всех уровней. Но и он не мог представить, что уже в октябре немцы выйдут к дальним предместьям Москвы, и в столице будет введено осадное положение.

Как бы то ни было, от него и его коллег — и скромных сержантов госбезопасности, и комиссаров, и самого наркома — требовалось с удвоенной, утроенной энергией исполнять свой служебный, полностью совпадающий с партийным и гражданским, долг: обеспечивать руководство страны и высшее командование Красной Армии достоверной, обширной и своевременной информацией о Германии и ее вооруженных силах.

Последующие полтора года Александр Коротков и его коллеги делали все возможное, чтобы установить (точнее, восстановить) связь с берлинскими группами, а также действующими независимо от них «Брайтенбахом», Фильтром и другими источниками информации.

Как во всем, что связано с войной, а с тайной войной в особенности, в истории «Красной капеллы» и по сей день много «белых пятен», неясностей загадок.