— Но в чем же разница между индуизмом и буддизмом?

— И в форме, и в практиках, и в преданиях. Будда принимал индуистских богов, но не придавал им большого значения. Между двумя религиями имеются огромные отличия, хотя суть одна. Реальность единственна и едина, несмотря на кажущуюся множественность. Различные вещи не более чем разные маски одного — последней реальности, которая тоже неперманентна. Оба мировоззрения учат видеть то, что находится за масками, учат понимать, что различие скрывает единство, учат идти к раскрытию единого. Но для достижения одной и той же цели используются разные практики. Индуисты достигают просветления посредством веданты и йоги, тогда как буддисты следуют священным восьмеричным путем Будды.

— Таким образом, ключевое положение восточных учений — это понятие реальности, которая, будучи облечена в различные формы, в своей сущности является единственной и единой, не так ли?

— Да, — подтвердил Тензин. — Ряд существенных моментов этой основополагающей идеи индуизма и буддизма, выделенных еще господствующими течениями философской мысли обоих учений, в дальнейшем были развиты даосами. Вам доводилось читать «Дао дэ цзин», главный трактат о Дао?

— А что такое Дао?

— Чжуан-цзы сказал: «Если один спросит о том, что есть Дао, и другой ему ответит, никто из двоих не ведает, что такое Дао».

Томаш усмехнулся.

— Значит, объяснить Дао невозможно?..

— Дао — это еще одно имя для обозначения понятия, родственного Брахману и Дхармакайе, — возвестил тибетец. — Дао — это реальность, сущность мироздания, единый источник множественного. Провозвестником пути Дао был Лао-цзы, который вывел главное положение этого учения. «Дао дэ цзин» начинается откровением: «Дао, которое может быть изречено, не есть истинное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть истинное Имя». — Тензин Тхубтен вслушался в звуки пронесшегося по двору ветерка, с которым, подобно опавшей листве, улетели произнесенные им слова. — Дао подчеркивает роль движения при определении сущности вещей. Вселенная балансирует между инь и ян — двумя началами, задающими ритм смены цикличных схем движения, в которых находит выражение Дао. Жизнь, как говорит Чжуан-цзы, это гармония инь и ян. Подобно тому как йога является индуистским путем к просветлению и пониманию, что все есть Брахман, подобно тому как священный восьмеричный путь Будды является буддистским путем к просветлению и пониманию, что все есть Дхармакайя, так даосизм является даоским путем к просветлению и пониманию, что все есть Дао. Даосизм для достижения Дао пользуется противоречием, парадоксами и ухищрениями. — Старец поднял руку. — Лао-цзы говорил: «Чтобы сжать вещь, надо ее расширить». — Он склонил голову. — Это весьма изощренная, утонченная мудрость. Через подвижное соотношение инь и ян даосы объясняют изменения в природе. Инь и ян являются двумя полюсами-антиподами, двумя крайностями, соединенными между собой незримой скрепой, двумя разными ликами Дао — воплощения единства всех противоположностей. Реальное находится в постоянном изменении, но перемены происходят циклично, тяготея то к инь, то к ян. — Бодхисаттва снова поднял руку. — Но крайности — это иллюзия единого, а Будда говорил о недвойственности. Слова Будды таковы: «Свет и тень, длинное и короткое, черное и белое могут быть познаны только во взаимоотношении. Свет зависим от тени, а темное от светлого. Между ними нет противоположности, но есть отношение».

— Не понимаю, — признался Томаш, — в чем принципиальное отличие даосизма от индуизма или буддизма.

— Даосизм, рожденный в Китае, не совсем религия, скорее философская система. Тем не менее некоторые его основные идеи созвучны буддизму, как, например, понятия о подвижности Дао и недоступности Дао. Вспомните высказывание Лао-цзы: «Дао, которое может быть изречено, не есть истинное Дао». Вспомните слова Чжуан-цзы: «Если один спросит о том, что есть Дао, и другой ему ответит, никто из двоих не ведает, что такое Дао». Дао запредельно для нашего понимания. Оно невыразимо.

— Забавно, — улыбнулся Томаш. — То же говорит иудейская каббала: Бог невыразим.

— Реальное невыразимо, — торжественно произнес Тензин. — Уже в Упанишадах содержится однозначное указание на неосязаемость последней реальности: «То, до чего не достает глаз, не доходит слово, не достигает разум, то мы не знаем, не понимаем, не можем преподавать». Сам Будда, когда один из учеников попросил его объяснить, что есть просветление, ответил молчанием и лишь поднял вверх цветок. После чего произнес слова, известные под названием «Цветочная проповедь». Будда желал выразить, что слова пригодны лишь для объектов и идей, которые нам близки и хорошо известны. Будда говорит: «Имя положено тому, что мыслится сущей вещью или состоянием, и оно отделяет это от других вещей и иных состояний, но если взглянуть, что стоит позади имени, обнаружится все большая и большая утонченность, не имеющая разделений». — Старец вздохнул. — Просветление относительно последней реальности, то есть Дхармакайи, не требует слов или определений. Называем ли мы ее Брахманом, Дхармакайей, Дао или Богом, от этого истина не меняется. Мы можем почувствовать реальное в богоявлении, а можем разрушить иллюзии майи и разорвать круг кармы и таким образом достигнуть просветления и прийти к реальному. — Он медленно повел рукой. — Однако что бы мы ни делали и что бы ни говорили, мы никогда не сможем этого описать. Реальное невыразимо. Оно за пределами слов.

Томаш заерзал на подушке и посмотрел на Ариану, которая продолжала сидеть молча.

— Прошу прощения, учитель, — в его голосе слышалось нетерпение. — Все это звучит поистине захватывающе, но не рассеивает наши сомнения, не отвечает на наши вопросы.

— Не отвечает?

— Нет, — констатировал Томаш. — Не могли бы вы все же рассказать о проекте, к которому вас подключил Эйнштейн.

Бодхисаттва вздохнул.

— Фень Ян сказал: «Когда ты в замешательстве и полон сомнений, не поможет и тысяча книг. Когда ты придешь к пониманию, уже не нужны слова». — Он посмотрел на Томаша. — Ваши слова подобны каплям дождя, и это вызывает в памяти одно изречение, — продолжал Тензин. — «Капли дождя стучат по листьям, но то не слезы печали, а беспокойство того, кто это слушает».

— Вы полагаете, я обеспокоен?

— Я полагаю, вы меня не слышите. Вы слушаете меня, это правда, но не слышите. А услышав, поймете. И когда поймете, уже не надо будет слов. Пока же этого не случится, вам не помогут и тысячи книг.

— Тем самым вы говорите, что все это имеет отношение к проекту Эйнштейна?

— Я говорю вам то, что говорю, — произнес тибетец совершенно спокойно. — Вспомните китайскую мудрость: «Учителя откроют тебе дверь, но войти в нее ты должен сам».

— Хорошо, — согласился Томаш. — Я знаю, вы уже открыли мне дверь. Теперь уже можно войти?

— Нет, — почти шепотом сказал Тензин, — теперь вам надо меня услышать. Лао-цзы говорил: «Твори, не прилагая сил».

— Да, учитель.

Бодхисаттва смежил веки, а через пару мгновений глаза его раскрылись.