Второй вариант – идти вперед. Километров пять, не больше – и сразу после порогов начиналась старая дорога. Лет двести назад ее активно эксплуатировали, а через реку был мост, но потом случился то ли катаклизм какой, то ли с магией местные чудики намудрили. Дно реки поднялось, и она перестала быть судоходной, деревушки, расположенные за порогами, пришли в упадок. Вдобавок сильное землетрясение раскололо в нескольких местах землю, нарушив устоявшиеся торговые пути и вынудив проложить новые. Как следствие дорога пришла в запустение и вдобавок, как это часто бывает, обросла жуткими слухами, мост разрушился. В общем, в тех местах мало кто бывал, и ничего более конкретного я не узнал. Что поделаешь, не офицера вражеского Генштаба скрутил, а обнаглевшего пейзанина.

Убедившись, что пленный ничего больше ценного не знает, я свернул ему шею. Эх, лучше бы я этого не делал – читал ведь, что у убитых таким способом частенько опорожняет кишечник. Вот и у него так получилось, и вонь сразу разнеслась соответствующая… М-дя-я… Ну, как говорится, какой стол – такой и стул. Что же он сожрал такое, что не продохнуть теперь…

Нехорошо, конечно, вроде бы военнопленных убивать не положено, но как быть с тем обстоятельством, что я ни с кем не воевал? А разбойник – он и в Африке разбойник, никакие конвенции на таких не распространяются. Ну, не было у меня никаких моральных препятствий, поэтому я не стал мучиться комплексами. Просто вытер измазанные в крови, сочившейся из отрезанных ушей, руки и спустился к плоту.

Лиара сидела на краю плота, разувшись и опустив ноги в теплую воду. Я обратил внимание, что она даже не попыталась закатать штаны, и они теперь мокли в воде, но ее это, похоже, совершенно не беспокоило. Да и без того они уже были мокрыми, так что какая разница.

– Что, мелкая? – Я присел рядом, обнял ее за плечи. Девушку трясло. – Тяжко? Ничего, больше ни одна сволочь на тебя гавкнуть не посмеет.

– Обманываешь, – она через силу улыбнулась. – Не волнуйся, я справлюсь. Мы, женщины, привыкли, что мужчины хамят нам, когда рядом нет защитника. А ты ведь все равно не сможешь быть рядом постоянно.

Я только вздохнул – в ее словах была горькая житейская правда, и ничего с этим было не поделать. А мои слова… Как ни обидно, это были всего лишь слова. Я и впрямь не смогу находиться рядом постоянно, у меня есть дело. А самое обидное, что еще недавно казавшаяся очень неплохой идея пристроить девушку где-нибудь в городе как-то давно уже перестала посещать мою голову. Теперь я не знал, что делать с не предусмотренной сценарием попутчицей, зато знал, что не оставлю ее. Это нервировало меня еще больше – за свою жизнь я привык отвечать только и исключительно за самого себя. Ну, за своих родных еще, и то до определенного предела. И что теперь делать прикажете?

А еще меня пробила ностальгия. Как-то неожиданно со страшной силой захотелось домой, к привычной пище, к старому, продавленному, но такому уютному дивану, к телевизору и Интернету. К маме, черт подери! Все эти приключения хороши, когда книгу фэнтезийную читаешь, а как до дела доходит, то выясняется, что между приключениями долгая езда под дождем, холод, грязная одежда и лошади, которые по́том воняют. А еще обратная сторона приключений – это боль, напрочь сбившийся из-за бессонных ночей режим, отсутствие крыши над головой и куча придурков, которые норовят ударить тебя в спину. И единственный шанс не быть втихую зарезанным – это ударить первым, желательно тоже в спину. Мерзость редкостная.

Так, хуже нет похоронного настроения. А что из него лучше всего выводит? Правильно, движуха. Кто-то скажет «сто грамм» – и будет неправ, потому что водка – зеркало души. Если человеку хорошо – станет еще лучше, но если плохо – станет только хуже, и придется тогда надираться до поросячьего визга, когда плевать уже, хорошо или плохо. А вот физическая нагрузка вызывает у человека выброс гормонов, отвечающих, в числе прочего, и за хорошее настроение. Так что движуха, движуха и еще раз движуха. Хотя, вообще-то, под нее можно и сто грамм.

Я вытащил флягу, которую не так давно, как раз в этой вот деревне, наполнил ядреным местным самогоном. Пойло было так себе, сивушными маслами от него разило конкретно, но я, запершись в комнате, в два счета если и не устранил этот недостаток, то, во всяком случае, заметно его уменьшил. Достаточно просто, кстати, несколько кристаллов марганцовки из аптечки – и вот уже все примеси хлопьями оседают на дне банки из местного же, мутноватого, но вполне прозрачного стекла. Осталось только подождать чуток и перелить очистившуюся жидкость, стараясь, чтобы муть осталась в банке. Для полноты очистки я воспользовался сложенной в несколько раз плотной тряпкой, и теперь имел пару фляг относительно чистого спирта навскидку градусов, примерно, под восемьдесят.

Походные металлические стаканчики у меня тоже были. Мне, надо сказать, почти сразу надоело прикладываться к флягам, и поэтому там, где мы покупали Лиаре одежду, я приобрел металлические то ли стаканчики, то ли стопочки вроде тех, какие у нас продаются в магазинах с туристическим снаряжением. Материал, конечно, был так себе, достаточно паршивое железо, не нержавейка, естественно, но вино да воду наливать было можно, а значит, функцию свою они выполняли. Там были еще стаканчики из меди, серебра и даже свинца, но их я решительно отверг. Медь… Ну, за ними следить надо, а то окислами и отравиться можно. Не сильно, конечно, но зачем? Свинец – еще хлеще. Думаете, почему Рим пал? Да не в последнюю очередь потому, что у них водопровод был свинцовыми пластинками облицован, посуду они из свинца делали, да еще и притирания всякие на свинцовой основе использовали. В результате, если профессиональным гробокопателям, сиречь археологам, верить, у них в костях содержание свинца было запредельное, а это и само по себе болезненно, и заболевания провоцирует. Вроде бы у них средний возраст патрициев в последний период существования империи до четверти века не дотягивал, я такое читал.

Серебро – ну, это совсем другой коленкор. Не слишком твердый металл, легко поддающийся обработке и вдобавок сильный бактерицид. Воду обеззараживать, к примеру, можно. И стоит он соответственно. Я как узнал, сколько за пару маленьких стаканчиков из серебра в лавке просят, – сразу расхотелось покупать. Называйте меня скупердяем, но расхотелось, и все тут. На фиг, на фиг, я не гордый, и из железных попью.

Плеснув в стаканы граммов пятьдесят, хотя, может, и чуть больше, себе и половинную дозу Лиаре, я долил их ключевой водой из фляги. Воду набирал сам, на последней остановке, из родника, холодную и чистую. Из колодцев, особенно в больших деревнях, воду я набирать брезговал. Народ там всякий живет, а проезжает и вовсе не пойми кто. Могут плюнуть в колодец, а могут и помочиться, на родине не раз видал такое, так что лучше уж из родника – там хоть заразу какую подхватить сложно.

Р-раз! Залпом! Огненная жидкость скатилась по пищеводу, на мгновение остановилась, но тут же пошла дальше, продавливаемая соленым огурчиком. Хорошо пошла. Рядом кашляла, задыхаясь, Лиара, я молча хлопнул ее по спине и сунул в руку второй огурец. Девушка впилась в него так, будто вкуснее ничего в жизни не ела, и проглотила мгновенно. Только хруст пошел.