Зоя Нормалева внимательно слушала, с каждой минутой хмурясь все больше. Наконец, когда Зоя Валерьевна замолчала, она мотнула головой, так что огненного цвета волосы хлестнули воздух подобно молнии, и выдавила:

– Эх! Зря я от вас ушла!..

– А что бы изменилось, если бы ты осталась? – удивилась Зоя Валерьевна, высвобождая ладонь из Зоиных рук. И, спохватившись, поправилась: – То есть я хотела сказать, что мне бы с тобой, конечно, было легче, но все остальное-то… А о тебе я не раз думала, жалела, что ты ушла.

– Да я это как раз и имею в виду, что ты одна тут с ума сходила, а вместе бы нам легче было. Я ведь тоже… – Зоя махнула рукой. – Я тоже запаниковала, совсем голову потеряла. Оттого и отсюда сбежала, чтобы дома слезам волю дать. А еще… Еще я повторить хотела… Ну, с Соней еще раз связаться. Но куда там! В таком состоянии этого не сделать.

– Лучше бы ты и впрямь осталась, – вздохнула Зоя Валерьевна. – Поплакали бы вместе, чего уж нам друг дружку стесняться, беда-то у нас общая.

– Наверное, нам и правда нужно теперь вместе быть. И легче вдвоем, и – мало ли что, возраст-то у нас с тобой не девичий. Если, конечно, Гена против не будет…

– А чего ему быть против? Он к тебе хорошо, по-моему, относится. Даже, мне кажется, очень. – Зоя Валерьевна попробовала улыбнуться, но, увидев, как вспыхнула гостья, пожалела о сказанном. Хотела уже извиниться, но вспомнила вдруг о главном и подскочила: – Но Гены-то нет!.. Чего же мы сидим? А я и разлеглась еще!

– А что же нам делать? – отняла Нормалева ладони от пылающих щек.

– Как что? Идти к Игорю! – Зоя Валерьевна поднялась с дивана, покачнулась, но все-таки удержалась на ногах.

– А ты сможешь? И ты знаешь его адрес?

– Думаю, смогу… И адрес знаю, конечно. Гена с Игорем сто лет уже дружат.

* * *

На дворе было совсем темно. Фонари в их маленьком городе освещали в основном лишь проезжие части улиц, дворы же и подворотни тонули в полумраке, лишь немного разбавленном светом из окон ближних домов. Поэтому женщины поспешили выбраться на освещенную улицу и по пустынному в этот час тротуару пошли к главному проспекту, на котором и находился дом Ненахова.

Машин на дороге тоже почти не было. Пока они дошли до перекрестка, навстречу им попались всего две легковушки да обогнал один мотоцикл. Зоя Валерьевна обратила на него внимание, потому что пассажир, сидящий в коляске, показался ей странным.

– Посмотри-ка, – тронула она Зоин локоть, – мужчина-то забинтован как, лица не видно! И без сознания вроде, гляди, как голова качается…

– Да пьяный, наверное, вот и качается, – даже не глянув в ту сторону, ответила Зоя, занятая, видимо, совсем другими мыслями.

– Ну, не знаю, – проводила Зоя Валерьевна странный мотоцикл взглядом. Что-то нехорошее заворочалось вдруг внутри. Впрочем, она всегда сострадательно относилась к чужой боли. – Надеюсь, он его в больницу повез.

Но мотоцикл, доехав до перекрестка, свернул не к больничному городку, а направился в сторону парка и вскоре исчез из виду.

Видя, что подруга шагает, глядя только под ноги, полностью погрузившись в раздумья, Зоя Валерьевна не стала беспокоить ее разговорами, и до дома Ненахова они дошли молча.

Возле подъезда пришлось подождать, поскольку на вызов по домофону никто не ответил. Логичней было бы сразу повернуться и уйти, но почему-то и та, и другая Зои, не сговариваясь, остались возле двери в надежде, что кто-нибудь из жильцов войдет в подъезд или, наоборот, откроет его, выходя.

Зоя Нормалева продолжала о чем-то усиленно думать, а Зоя Валерьевна стала смотреть по сторонам, благо что здесь, на центральном проспекте города, свету хватало. И дома здесь, в центре, отличались от «хрущевок» и панельных коробок остальных улиц особой вычурностью. Каждый дом на проспекте имел свое лицо, свою индивидуальность, даже свой цвет. Они строились сразу после войны, и в их строительстве принимали участие пленные немцы. Обыватели судачили, будто эти здания потому и выделяются среди прочего жилого «ширпотреба», что их строили с немецкой основательностью, с внесением в архитектуру европейского колорита. Но это, конечно же, было глупостью. Здания проектировались ленинградскими архитекторами, и, разумеется, подневольные строители не могли внести в проект никакой отсебятины. Но тогда, в конце сороковых – начале пятидесятых, в стране сложилась некоторая архитектурная мода – дома старались делать красивыми, с намеками на классику. Зоя Валерьевна когда-то, в далекой юности, неплохо в этом разбиралась и даже собиралась после школы ехать в Ленинград, поступать в архитектурный. Но средств для этого в семье не было, и она ограничилась местным техникумом советской торговли. Хотя и сейчас, глядя на ярко-желтый фасад ненаховского дома, украшенный белой лепниной, разорванными фронтонами над арочными проемами окон, плоскими белыми пилястрами от цоколя до карниза под крышей, она чувствовала на сердце щемящую грусть от упущенных возможностей и неосуществленных желаний.

Зоя Валерьевна вздохнула и отвернулась от дома. Сразу через дорогу начинался городской парк, куда иногда летом и ранней осенью выбирались они погулять с Геной, а когда Коля был маленький, проводили тут много времени и зимой, катая сынишку на санках и лыжах, и весной, пуская с ним кораблики в ручейках, стекающих к озеру по ту сторону парка. А уж когда Коленька был совсем карапузом, сколько она намотала километров по аллеям парка с коляской!..

Счастливые воспоминания хлынули на нее мощным потоком. Зоя Валерьевна даже ненадолго забыла о несчастьях, укравших за последние два дня всю радость, весь смысл ее жизни. И лишь тарахтение мотоцикла, кажущееся в ночной тишине пулеметным треском, вернуло ее к действительности. Мотоцикл вырулил на проспект с центральной аллеи парка, куда въезд вообще-то был запрещен, и покатил в ту сторону, откуда пришли они с Зоей. Скорее всего тот самый мотоцикл, что обогнал их, когда они шли сюда. Во всяком случае, этот был тоже с коляской. Вот только в ней не сидел больше человек с перебинтованной головой. И коляска, и сиденье позади водителя были пусты. Чрезвычайно удивленная этим фактом Зоя Валерьевна не догадалась рассмотреть самого водителя, а когда спохватилась, мотоцикл уже свернул с проспекта и, отчаянно тарахтя, скрылся за домами.

Она вновь хотела поделиться увиденной странностью с Зоей, но тут как раз щелкнул замок, из подъезда вышли мужчина и женщина, а подругам пришлось спешно броситься к двери, чтобы та не захлопнулась.

Лифта в пятиэтажном здании не было. Но и без него Зоя Валерьевна взлетела на четвертый этаж, забыв о возрасте, оставив далеко позади свою спутницу. Подбежав к двери ненаховской квартиры, она вжала палец в кнопку звонка с такой силой, словно хотела проткнуть им стену, как будто от приложенного усилия напрямую зависела вероятность застать дома хозяина.

Она жала снова и снова, звонок в прихожей захлебывался трелями, но дверь оставалась закрытой. Тогда Зоя Валерьевна в сердцах замахнулась, собираясь кулаками наказать глухую деревянную преграду, но Зоя Нормалева успела перехватить ее руку.