— Долго тебе ждать не придется.

— Сколько примерно?

— Десять минут.

— Десять так десять! Как только на церкви святого Иакова пробьет одиннадцать, я прыгаю. И он исчез.

— Ладно! — кивнул г-н Жакаль. — Карманьоль следит за ними слева, Мотылек — со двора; Ветрогон проникнет внутрь. Мне кажется, настала пора действовать.

С того места, где он находился, г-н Жакаль пронзительно свистнул, засунув в рот средние пальцы; ему ответили таким же образом восемь или десять человек.

Потом со всех улиц, прилегавших к Почтовой, сбежались люди. Они образовали первую группу из пятнадцати человек.

Четверо из них держали в руках дубины. Четверо других были вооружены пистолетами, висевшими у них на поясах. Еще у четверых под плащами были спрятаны обнаженные шпаги. Двое несли факелы.

Все они построились в следующем порядке: впереди — двое с факелами, готовые зажечь их в любую минуту, а между ними — г-н Жакаль; за ними по двое следовали восемь вооруженных людей; Овсюг командовал арьергардом из четырех человек. Приготовления к осаде прошли не совсем бесшумно; но вот г-н Жакаль, обернувшись и увидев, что каждый занял свое место, скомандовал:

— Тихо! Если среди вас есть такие же набожные, как Овсюг, и вам страшно, можете помолиться.

Вынув из кармана кастет, он подошел к таинственному дому, трижды ударил в дверь свинцовыми шишками, украшавшими его оружие по краям, и приказал:

— Именем закона, отоприте!

После этого он припал ухом к замочной скважине.

Ничто — даже дыхание подчиненных — не мешало г-ну Жакалю прислушиваться к тому, что происходит внутри: пятнадцать альгвазилов превратились в статуи. Но ничто не нарушало тишины, воцарившейся после его стука.

Так прошло пять минут в бесплодном ожидании. Господин Жакаль поднял голову, снова с равными промежутками трижды ударил в дверь и повторил сакраментальную фразу:

— Именем закона, отоприте!

И снова прижался ухом к двери. Однако и на сей раз он услышал не больше, чем в первый раз, и постучал снова — ответа не было!

— Ну, господа, раз они не хотят нам отпирать, войдем сами!

Он вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Дверь отворилась.

Два человека остались снаружи с пистолетами в руках, а г-н Жакаль, дважды обернув вокруг руки шнурок, привязанный к кастету, с силой распахнул дверь и первым ворвался в дом.

За ним вошли двое, что несли факелы, а потом и все остальные в прежнем порядке.

Комната, в которую мы вместе с нашими героями проникли так стремительно, представляла собой переднюю трех или четырех метров длиной и двух — шириной. Эта передняя, или, вернее, коридор, сверху донизу беленный известкой, вел к дубовой двери, толстой и прочной, и, когда г-н Жакаль трижды в нее ударил, ему показалось, что он постучал по гранитной стене.

А полицейский и постучал-то будто для очистки совести: сразу вслед за этим он попытался выломать дверь, но она оставалась глухой, немой, безжизненной, словно это были врата в преисподнюю.

— Бесполезно! — заметил г-н Жакаль. — Тут не обойтись без тарана Дуилия или катапульт Готфрида Бульонского! Где отмычки, Стальной Волос?

Тот вышел вперед и подал г-ну Жакалю связку ключей и отмычек; но дверь не поддавалась. Стало ясно, что она забаррикадирована изнутри.

Господин Жакаль на мгновение усомнился в том, что дверь настоящая. Ему показалось, что какому-то талантливому художнику вздумалось пошутить, и он нарисовал дубовую дверь на стене.

— Зажгите все факелы! — приказал он. Факелы зажгли: дверь была настоящая.

Другой бы на месте г-на Жакаля выругался, или недовольно поморщился, или хотя бы почесал нос. Однако тонкие губы г-на Жакаля даже не шевельнулись; выражение его рысьих глаз ничуть не изменилось; наоборот, его лицо выражало полнейшую невозмутимость. Он вернул ключи и отмычки Стальному Волосу, вынул из правого кармана свою табакерку, зачерпнул щепотку табаку, растер его между пальцами и, поднеся к носу, с наслаждением втянул в себя.

В это самое время донесся крик сверху, а затем из-за двери послышался странный шум: было похоже, что кто-то упал с высоты шестого этажа и разбил голову о каменные плиты… И опять ничего! Ни звука, ни шороха, только пугающая, могильная тишина!

— Дьявольщина! — пробормотал г-н Жакаль, на сей раз с гримасой столь сложной, что в ней невозможно было разобраться: его лицо выражало и огорчение, и жалость, и отвращение, и удивление. — Дьявольщина! Дьявольщина! — повторял он на все лады.

— Что случилось? — бледнея, спросил впечатлительный Овсюг, внимательно наблюдавший за лицом начальника, но так ничего и не понявший.

— Вероятно, бедняга разбился, — ответил г-н Жакаль.

— Кто разбился? — воскликнул Овсюг, скосив глаза к переносице, вместо того чтобы оглядеться кругом.

— Кто-кто… Ветрогон, черт побери!

— Ветрогон разбился?.. — в один голос подхватили полицейские.

— Боюсь, что так, — подтвердил г-н Жакаль.

— А почему Ветрогон должен разбиться?

— Во-первых, мне показалось, я узнал его голос, когда кто-то закричал; он упал с высоты шестидесяти футов, как я предполагаю; можно ведь определить высоту, с которой падает человек, по тому шуму, который его падение производит, верно? Есть, по крайней мере, шестьдесят шансов из ста, что он разбился насмерть или сильно покалечился!

Наступила жуткая тишина; потом стало слышно, как еще кто-то упал, но не так тяжело: похоже кто-то спрыгнул с высоты одного этажа на паркетный пол; так, во всяком случае, показалось г-ну Жакалю, и, несмотря на доводы Овсюга, он продолжал упорствовать в своем мнении; вскоре читатели увидят, что полицейский оказался абсолютно прав.

Несколько мгновений спустя из-за двери послышался шепот:

— Это вы, господин Жакаль?

— Да… Карманьоль, ты?

— Я.

— Можешь нам открыть?

— Надеюсь… Только здесь темно, как в печке. Я зажгу свет.

— Зажигай… Отмычки при тебе?

— Я никогда не выхожу без своих игрушек, господин Жакаль!

Послышался металлический скрежет, однако дверь не поддалась.

— Что там? — спросил г-н Жакаль.

— Погодите, я сейчас, — отозвался Карманьоль. — Здесь два засова…

Он отодвинул засовы.

— … и перекладина… Ах, черт побери! На перекладине замок!

— У тебя есть напильник?

— Нету!

— Сейчас просуну тебе под дверь.