Катерина почувствовала огромное облегчение. Это значит, вероятность встречи Джулиана с Кечко чрезвычайно мала, и ее отец также вряд ли с ним встретится.

* * *

В конце месяца Зита заявила, что собирается устроить бал.

— Он будет не таким грандиозным, какие я привыкла задавать в прежние времена, — сказала она, сидя в итальянской гостиной и составляя список приглашенных. — Однако многие будут рады.

Сообщение о бале у Василовичей вызвало в городе взволнованные ожидания. Даже те, кто не надеялся попасть в список гостей, радовались, что жизнь постепенно входит в нормальное русло.

— Жаль только, что еще не пришла пора цветения роз, — Сказала Зита Катерине, удовлетворенно осматривая обновленный бальный зал. — Еще месяц, и мы украсили бы розами дом.

— Дом и так выглядит замечательно, — сказала Катерина. — Я не думала, что снова увижу бальный зал таким красивым.

— Да, — согласилась Зита, вспомнив о царившем здесь хаосе во время войны, когда десятки горожан находили приют в этом зале, и о вандализме оккупантов. — Я тоже не думала.

Они замолчали, размышляя об ужасных событиях, произошедших со времени последнего бала в их доме.

Бал начался. Оркестр заиграл вальс «Голубой Дунай», и отец Катерины пригласил на танец ее мать, а она мысленно унеслась в далекий 1914 год и, казалось, чувствовала чудесный аромат духов Натальи, слышала ее заразительный смех… Вот сейчас мимо пронесется в танце Джулиан; Макс попросит разрешения записаться в ее бальную карточку; послышится голос двоюродной бабушки Евдохии, сплетничающей о русской царице.

Когда вальс Штрауса сменился музыкой Легара и Катерина начала танцевать с Сандро, он неожиданно спросил:

— Помнишь, ты интересовалась, знаю ли я человека по имени Кечко?

Катерина внимательно на него посмотрела:

— Да. Вероятно, он стал депутатом нового парламента или, может быть, даже министром?

— Ни тем и ни другим, — мрачно сказал Сандро. — Он всего лишь подручный Иосипа Франка.

— Извини, но я не знаю, кто такой Франк…

— Иосип Франк — лидер экстремистской Хорватской националистической партии, активно выступающей против сербов. Меня удивляет, что ты знаешь Кечко. Он не относится к людям, с которыми Карагеоргиевичи могли бы иметь дело.

— У меня нет с ним никаких дел, — сказала Катерина, стараясь скрыть свое потрясение. — Кое-кто спрашивал меня в Ницце, знаю ли я его. Говорят, он активно поддерживал Югославянский комитет и рассчитывал занять пост в новом правительстве, поэтому я и подумала, что он как-то с тобой связан…

Сандро пренебрежительно хмыкнул, затем сказал:

— Тот, кто говорил тебе о нем, плохо знает этого человека.

Возможно, Кечко и выступал за объединение всех южных славян, однако теперь, когда эта цель достигнута, он и еще горстка таких же экстремистов хотят, чтобы Хорватия играла главенствующую роль в новом государстве. Они за республику, против монархии.

Катерина вспомнила о том, как Наталья была убеждена, что ее любовник — ревностный сторонник монархии, и почувствовала жалость к сестре. Знает ли Наталья теперь всю правду? До конца ли раскрыл ей Кечко свои политические взгляды, так же как и свою истинную сущность, отказавшись поддержать ее в изгнании и сняв с себя ответственность за ребенка, которого она носила? После Ниццы они не переписывались, и Катерина ничего не знала о сестре.

Сандро продолжал кружить ее по залу, а она размышляла: если Наталья даже узнала правду о политических целях своего любовника, она, по всей вероятности, не обратит на это внимания, ведь она всегда пренебрегала тем, что доставляло ей неприятности.

Вихрь эмоций, бушующий у нее в душе, вырвался наружу, и Катерина почувствовала, что едва не задыхается от волнения.

Как могла Наталья согласиться выйти за Джулиана, если не собиралась хранить ему верность? Как могла она вообразить, что семья посмотрит сквозь пальцы на ее любовника? Вспомнив, что Наталья собиралась приехать вместе с Кечко в Белград, несмотря на позор и страдания, которые это принесло бы ее родителям, Катерина почувствовала, что возникшая было у нее жалость к сестре исчезла.

Танец кончился, и, когда Сандро подвел Катерину к отцу, ее сердце екнуло. Рядом в белом фраке и галстуке стоял Джулиан.

За последние несколько дней ее не раз одолевали сомнения, придет ли он на бал. Мать твердо решила его не приглашать. Несмотря ни на что, она считала, что Джулиан бросил Наталью, когда та больше всего в нем нуждалась. Однако ее муж тактично заметил, что в Белграде никто не находит странным пребывание здесь дипломата Джулиана, в то время как Наталья осталась с его родителями в Лондоне.

— Слухи об их отношениях непременно поползут, если все заметят наше странное поведение, — сказал он рассудительно. — Мы пригласили на бал почти все высшее общество, а наш зять почему-то будет отсутствовать. Многим это покажется весьма странным.

Катерина знала, что отец чувствует себя глубоко ответственным не только за неудачно сложившуюся жизнь Натальи, но и за страдания Джулиана. Их брак он устроил из чисто эгоистичных побуждений.

— Джулиан приглашает тебя на следующий танец, дорогая, — сказал Алексий.

В больших зеркалах на стене позади них Катерина отчетливо видела отражения всех троих. За несколько месяцев, прошедших после войны, отец снова приобрел былой лоск. Во фраке, с нафабренными и подкрученными кверху усами, он выглядел почти так же, как в 1914 году.

Джулиан тоже вернул за последние недели свою прежнюю живость и привлекательность. В уголках его прекрасно очерченного рта еще были заметны горькие складки, но больше его внутреннее состояние ни в чем не проявлялось. Присутствующие на балу мужчины были преимущественно балканцы, коренастые и приземистые, и высокий широкоплечий Джулиан со светлой англосаксонской шевелюрой выделялся среди них. Он был типичным англичанином. Несмотря на то что все знали о его семейном положении, Катерина заметила — многие женские глазки тайком с интересом на него посматривали. Когда она сама взглянула на его отражение в зеркале, любовь к нему вспыхнула с новой силой, и Катерине едва удалось сдержать свои чувства.

Она посмотрела на себя в зеркало, опасаясь, что все эмоции отражаются на ее лице. Однако опасения оказались напрасными. Она выглядела сдержанной и спокойной. Темные, высоко зачесанные волнистые волосы оттеняли молочно-белую кожу ее лица. В свои двадцать пять лет Катерина уже не была молоденькой девушкой. Бальное платье из черного тюля поверх голубого шелка подчеркивало ее природную элегантность и изысканность.

Она выглядела молодой женщиной, казалось, совершенно лишенной чувственных желаний. Несоответствие между собственным внутренним состоянием и внешним видом вызвало у нее кривую усмешку.

— Прошло очень много времени с тех пор, как мы танцевали вместе, — сказал Джулиан, обнимая ее за талию. — Подумать только — мы ведь совсем не думали тогда, что война так близко.