– На его стороне блюстители, храмовые служители… – заметила Мафальда. – Я понимаю, Прют, ты вечно считаешь, что я недостаточно верю в твои силы, но… Что именно вы надеетесь сделать?

Над столом повисла тишина, а потом я пожала плечами:

– Я пока прочитала не так много книг. Но во всех добро начинается с желания помочь, разве нет?

Мафальда не успела ответить, потому что колокольчик над дверью звякнул и она открылась.

На пороге стоял Лестер.

Его обычно аккуратно причесанные волосы растрепались, форма блюстителя выглядела помятой, а очки, подклеенные и слегка перекосившиеся, запылились. Под мышкой он держал большущую кожаную папку, на плече висела дорожная сумка.

– Доброе утро, – сказал он, глядя только на меня. – Пожалуйста, не вставайте. Простите, я только с поезда… Пришлось поблуждать… Я, наверное, проглядел тебя на перроне…

Я вспомнила того единственного пассажира, что вышел из поезда вместе со мной. Значит, это был Лестер – а я еще прибавила шагу, чтобы с ним не столкнуться.

– О, – сказал он, посмотрев на спящего Крисса, пустой пузырек на столе и снова переводя взгляд на меня. – Я знал это.

– Что ты тут забыл? – спросила Прют, убирая пузырек со стола и гордо вскидывая голову. – Уже арестовал Сороку, а теперь пришел за нами, так, что ли?

Лестер густо покраснел:

– Я… не имею к аресту вашего друга никакого отношения. Я пришел сюда вовсе не за этим.

– Зачем тогда?

Вместо ответа Лестер положил папку на стол между нами. Помедлив, Прют развязала ее.

Внутри оказалось все. Досье на пустых, всех тех, что уже удалось найти Вайсу, и тех, чье местоположение он пока только старался угадать, – и материалы расследований по делам надмагов, десятки, сотни.

– У меня не было времени сделать копии, – сказал Лестер, стягивая очки и тщательно протирая их краем форменной куртки. – Сами видите, сколько тут всего. Так что Судья, наверное, уже скоро поймет, что все это пропало. И что взял это я. Зато… кое-что о том, где искать Сороку, здесь тоже есть.

– Ладно, – сказала Прют, сощурившись. – Ты, значит, не бесполезен. – И повернулась к матери. – Видишь? Лекки права. Главное – желание помочь… А способы всегда найдутся.

– Я сделаю еще яичницы, – сказала вдруг Мафальда, поднимаясь с места. – Я все еще не очень поняла, кем вы все собрались становиться – беглецами или подпольщиками, но, думается мне, силы вам в любом случае понадобятся.

И это было именно то, что должна была сказать мама. Если моей настоящей матерью была Веллиана Вайс, красавица, пахнувшая медом, сказала бы она мне то же самое? Мне хотелось верить, что да.

– Брина, – позвал Лестер, – можем мы поговорить наедине, совсем недолго?

Под неодобрительным взглядом Прют я вышла за ним на крыльцо.

– Зачем ты это сделал? – спросила я сразу, как только колокольчик звякнул у нас за спиной.

Внизу просыпался город, а за ним высился пик Кошки – величественный, молчаливый.

– Я все слышал, – признался Лестер. – Ну, наверное, почти все. Когда Судья велел мне уйти, я дошел до конца коридора, а потом тихо вернулся. Ты не заметила?

– Нет. Я… Мне, наверное, было не до того.

– Могу понять.

Мы помолчали.

– И что, – наконец сказала я, – ты правда думаешь, что у нас может что-то получиться? Вызволить Сороку и его людей? Остановить Судью? Помочь другим пустым?..

– И, возможно, восстановить справедливость в отношении надмагов, – добавил он. – А почему нет? Надеюсь, мы справимся до конца квартала.

Мы засмеялись так громко, что я побоялась, как бы Прют не пришла на шум. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы она сейчас приходила.

– Думаешь, ты и вправду его дочь? – спросил Лестер. – Марилла? А я уже привык называть тебя Бриной.

– Лучше зови меня Лекки, – попросила я. – Я не знаю, кем была раньше. Но, знаешь… Теперь мне кажется, что это не так уж и важно. Может, гораздо важнее, кто я сейчас и кем буду потом?

– Честно говоря, я даже рад, что пока что ты осталась… собой. – Лестер упорно смотрел мимо меня, туда, где по склону горы бежали друг за другом солнечные блики. – Хотя, конечно, я надеюсь, что лекарство еще получится найти. Но я понимаю, о чем ты говоришь. Я так долго был блюстителем и верил в то, что могу добиться чего-то хорошего только как блюститель… Но, наверное, в конечном счете важно не то, кем ты стал, а то, почему ты это выбрал. Потому что если с самого начала выбирал по хорошей причине… стать кем-то другим никогда не поздно.

Он сказал ровно то, о чем я сама уже подумала, и я кивнула.

– Наверное, так и есть. Лестер… – я повернулась к нему, – ты же понимаешь, что на самом деле у нас вряд ли получится? И что Мафальда права и нам действительно придется стать или беглецами, или подпольщиками… А может, и теми и другими сразу. И что это будет очень, очень опасно?

– Да, да, – отозвался Лестер так, будто толком не слушал, а потом посмотрел прямо на меня. – Я все это время думал… что если бы мы были знакомы до того, как ты стала пустой, я бы узнал тебя… Узнал любой. Я уверен.

Мы не сразу услышали Мафальду, звавшую нас в дом, – а когда услышали, постояли в дверях еще немного, крепко держась за руки. Я знала, что Мафальда и Прют не станут торопить меня – как и положено в семье.

Поэтому я постояла там, рядом с Лестером, еще немного, глядя на пик Кошки, небесную синеву над ним и город внизу так, словно видела все это впервые.

Пахло яичницей с беконом, утренним холодком, улыбкой и солнцем, высоко поднявшимся над горами.

Конец