так что тот вцепился в одеяльце и вжался в подушку.

Заправив каштановую прядь за ухо, Майн успокаивающе погладила сына, а затем, резко встав, вышла из комнаты, просочившись мимо мужа и при этом не потеряв достоинства уверенного в себе человека. На её фоне Кохаку был откровенно жалок. Даже не глянув на Ируку, он выскочил следом, громко хлопнув дверью.

— Хватит с ним сюсюкать! Он мужчина! — рявкнул Умино. — Что ты устроила?! Это недопустимо! Ты чуть не убила человека Данзо!

— Жаль, что не убила, — едва сдерживая ярость, бросила женщина.

Чета Умино вскоре перестала стесняться в выражениях, видимо, посчитав, что дверь в детскую закрыта, но от удара она приоткрылась, и Ирука все услышал.

Отец называл Ируку ни на что негодным слюнтяем, который скоро не сможет оторваться от юбки матери-истерички. А она обвиняла Кохаку в том, что он плохой отец, что видит сына раз в неделю. Что он бесчувственный чурбан, как его подчинённые. Майн запрещала ему впредь тренировать Ируку вместе с безликими Данзо и поручать за ним присматривать — тоже.

— Они чуть не убили Ируку, как многих других безродных сироток, криворукие выродки!

Сопоставив воображаемый костыль и то, что я услышал о ране от Майн, мне стало понятно, что шрам мог быть летально большого размера и глубины, если бы у Корня не было своих ирьенинов. Но и они смогли только стабилизировать состояние младшего Умино, пока его не передали ирьенинам в Госпитале.

Как сказала Майн: «Ирука не то что нормальным лицом — жизнью обязан нынешнему главе госпиталя, Араигуме-саме, да хранят его Боги!»

Ирука был в ужасе от слов отца о нем, ведь он искренне хотел, чтобы тот его признал. А ещё младшему Умино было немного стыдно за то, что мать так яростно его защищала. Он был уверен, что не заслуживает этого. Он бывал груб с мамой, ценил её мнение меньше мнения отца, а она всё ему прощала и сейчас защищала, как тигрица, наплевав на мнение «мужа, повелителя и главы клана».

Как это часто бывает, они начали напоминать друг другу о старых грешках и косяках.

Кохаку проорал, что не виноват, что Майн, тупая самка, сама полезла защищать полевой госпиталь на миссии и по своей дури потеряла ребёнка.

«У Ируки чуть не появился младший брат или младшая сестра? — оглянулся я. — Как интересно…»

Младший Умино остекленевшим взглядом смотрел в одну точку, затаив дыхание. Он был слишком мелким, чтобы все это понимать, когда произошла трагедия. Отдельным потоком шли мои мысли. С трудом удавалось удерживать дистанцию, чтобы иметь возможность смотреть со стороны и «слышать» Ируку. Не путать свои мысли и чувства с его детскими переживаниями. Этот Ирука не был взрослой личностью, попавшей в воспоминание. Просто воспоминание… Во всяком случае, мне так показалось.

Я слышал в голосе Кохаку то, что сам младший Умино не замечал по малолетству: неуверенность, страх и стыд, которые тот пытался скрыть за яростными и возмущенными воплями. Старший Умино выплёскивал свой гнев и раздражение на жену не потому, что он чувствовал за собой правоту, и не потому, что был силен, а как раз наоборот, потому что был слаб. Кохаку не мог никому рассказать, поделиться своими настоящими переживаниями и эмоциями о том, что произошло с его сыном. Эта сцена вызвала у меня презрение к отцу Ируки.

Очередной Суровый МужЫг, Крутой Парень и просто Настоящий ДжЫгит… Не способный ни признать свои ошибки, ни поставить свою семью выше каких-то страхов вроде того, а что начальник скажет или люди подумают. Орать на женщину за то, что она любит своего сына и заботится о нем? Считать сына виноватым в том, что его чуть не убил дебил-инструктор?

Майн чуть не убила этого остолопа? А что она должна была делать? Пирожками его угощать? Перед Данзо неудобно за её поведение? Это да, на него не поорёшь, а на жену и сына можно?

Идиот.

Я не думал, что Кохаку был каким-то особо плохим человеком или совсем не любил свою семью, просто он хотел, чтобы сын вырос настоящим мужчиной. В его, главы клана, представлении. Но при этом не уделял ему достаточно времени, «потому что война, миссии и дела клана», а потом обвинял жену в том, что Ирука не такой, как ему хочется.

Воспитывать не пробовал? Не? Ну, тогда и не ной!.. Хотя, какая теперь разница, он уже мёртв, а место его сына занял я. Все умерли. Хэппи энд, блин.

Когда произошел тот несчастный случай, «крутой мужик», глава клана и полноправный джонин по сути «сдулся» и не сделал ничего. Побоялся конфликтовать. А вот его жена, специальный джонин, скромная, тихая женщина, пошла и выразила свои претензии к инструктору так, что тот надолго отправился в госпиталь. Кохаку было стыдно за свое малодушие, и от этого он орал раненым зверем, а не потому, что Майн была не права.

Она как раз поступила как жена главы клана. Так, как требовали честь и традиции аристократии шиноби.

Я все это понимал рационально, разумом. Но сердцем принимать отказывался. То, что происходило с Ирукой, задело и меня. Младший Умино ведь тогда мало что соображал.

Видя, что родители злились друг на друга, он злился на себя. Считал, что именно он виноват в этих бесконечных ссорах. По сути, чета Умино жила, как в разводе: они редко друг с другом разговаривали, часто спали в разных комнатах (отец в комнатке при кабинете, а мать в спальне на втором этаже), и это при том, что окружающие считали их образцовой семьей! А они просто сор из избы выносили в плотном пакете безлунной ночью.

Ирука тихо встал с постели, медленно прошел сквозь мой призрак, низко склонив голову, и закрыл дверь. Закусив губу, он сполз на пол, обнял колени и, глотая слезы, заскулил, как побитый щенок.

Мне стало его искренне жаль. Он этого не заслуживал.

Когда морок спал, я обнаружил себя в той же позе, в которой Ирука застыл под дверью. Только вот я опирался на руки Наруто, он упирался мне в спину, чтобы я не завалился назад. А в это время бледная Анко вытирала мои кровавые сопли, обеспокоенно заглядывая в глаза, будто искала в них ответ.

Стыдно перед ними, мерзко от