Судя по всему, мнение о немецкой педантичности, аккуратности и предусмотрительности имело отношение и к этому миру. Я это к тому, что Бона вынесли на носилках два молчаливых и кряжистых молодца в форме, отличной по расцветке от офицерской. Ах да, вы, конечно, понимаете, что мое предложение было принято. Кстати говоря, учитывая все произошедшие события, я даже стал сомневаться в здравомыслии населяющих эту действительность людей. Отчего-то мы как кладезь разнообразных знаний и бесценной информации не находили себе здесь применения. Зато в качестве боевиков и рабов были постоянно востребованы.

Может, я утрирую или слишком увлеченно проецирую ситуацию на себя, но вы должны согласиться со мной. Любому здравомыслящему человеку как минимум были бы интересны пришельцы из будущего, хотя бы из чисто утилитарных соображений. И вот оно, чудо! Наконец-то моя безупречная логическая схема сработала.

Впрочем, сразу так за своего меня не признали. Офицеры уселись в легковой, сверкающий черный «Мерседес», а мне с Боном достался грузовик с молчаливыми и сосредоточенными солдатами.

В общем, что я могу сказать? Не ставшую нам длительным убежищем, и тем более домом, деревню мы покинули дежурным порядком. Впереди два мотоцикла с колясками, в роли дозора, что, судя по виденным мною фильмам про немцев, было для них обыкновением. Следующим пошел лакированный «Мерседес», затем мы, замыкал колонну грузовик, который я привел в деревню. Кстати говоря, о нем вообще никакой речи со мной не шло, будто бы само собой разумеющееся, у меня его просто забрали.

Безо всякого сожаления я оглянулся на деревню, небольшую, на несколько домов. Честно говоря, уже начал привыкать к постоянной смене декораций, и меня это нисколько не напрягало. К сожалению, даром предвидения я не обладал, и в будущее заглядывать не умел. И посему не знал я, что мы с Боном, уезжая, заканчивали целую главу летописи наших приключений. Не могу поручиться за моего друга, но лично я считал, что основные испытания мы уже выдержали, кое-что познали в жизни, и дальше нас ждет исключительно поступательное движение вверх, без особых катаклизмов и проблем.

Вы даже не представляете, насколько я ошибался.

* * *

Подобного мне видеть еще не доводилось. Начнем с того, что часа через два с половиной мы выехали на довольно приличный асфальт. Не могу сказать, что дорога потрясала шириной и напоминала те же немецкие автобаны, но асфальт, от которого я лично уже отвык тут, был положен весьма достойно. Настоящее хорошее шоссе, на котором было не грех и увеличить скорость. Естественно, водители так и поступили. Кроме того, мотоциклы прижались ближе к охраняемым машинам, да и вся колонна подтянулась. Подобным образом, не боясь нарваться на засаду, можно было ехать лишь по земле, которая в действительности, а не формально является своей.

Зримым подтверждением моей догадки вскоре явился и блокпост на дороге. Без шуток, настоящий блокпост, из бетонных блоков, стоящий в десяти метрах от дороги. При всем при том часть бетонных блоков была выложена на дороге в шахматном порядке, что вынудило колонну снизить скорость для прохождения этого препятствия.

Следует отметить, что приблизившиеся автомобили и мотоциклы из этого самого здания держали под прицелом двух пулеметов. Перед преградой автомобили вообще остановились, из «Мерседеса» вышел один из офицеров и помахал рукой. В ответ на это из блочного поста вышел вооруженный человек, в сероватой форме, быстро подбежал к дороге, не теряя бдительности и держа оружие на изготовку. Подошел к офицерам, быстро обменялся с ними несколькими словами и козырнул, пропуская колонну.

Отдав должное организованной службе, я еще больше внимания уделил другому. Справа от дороги, на деревянной четырехпалой тумбе красовалось здоровенное объявление, не уступающее размерами современным нам с вами рекламным щитам. Так вот, черным по белому оно гласило: «Владения Штайнера. Приказы вооруженных сил обязательны для исполнения. Огонь открывается без предупреждения».

Да, вот так лаконично и просто. На русской земле, но немецкими буквами. Мы дернулись, набирая ход, зигзагообразно объезжая заграждения, а я все смотрел в сторону объявления, уже скрытого от моих глаз. И думал вот о чем. Знаете, я впервые осознал, что мы действительно проиграли войну. Вот именно здесь и сейчас. Наверное, раньше просто не было времени, мы постоянно были в какой-то круговерти, постоянно бежали куда-то, стремились. Но по какой-то неведомой мне причине этот большущий плакат с четким готическим шрифтом и блокпост будто бы отделили меня от той беспрерывной гонки, что я испытал не так давно.

До определенного момента можно было надеяться на то, что мы в действительности совершенно ничего не знаем, и все слова, что нам говорят, все версии, не более чем досужие вымыслы и провокация. Меня всегда интересовала история Великой Отечественной и история нашей Победы. Прочитав кучу книг, просмотрев сотни фильмов, я сложил свое собственное мнение о том, что происходило в период с сорок первого по сорок пятый, какими причинами было вызвано и каким образом закончилось. В чем-то моя точка зрения совпадала с общепринятой, в чем-то отличалась. Но один непреложный факт, постулат, я точно для себя вывел. Вся логика войны, вся ее история утверждали лично для меня одно — русский народ не мог потерпеть в ней поражение. Он был обязан победить, ибо вопрос победы был равносилен вопросу выживания. Оговорюсь сразу, под русским народом я подразумеваю абсолютно все национальности Советского Союза. Тех, кто проживал и, главное, сражался на фронтах, каким-либо иным способом формировал свой вклад в Победу.

Так вот, лично мне было ясно, что война могла сложиться по-разному, в той или иной степени более удачно либо менее. Хотя, опять же, именно по моему мнению, лучше быть вряд ли могло. Но речь сейчас не о том. Речь о принципе, об аксиоме — русский народ потерпеть поражение не мог. Почему же здесь все пошло иначе?

Понимаете, я вижу асфальтированную дорогу. И помню разрушенные, вопиюще нищие деревни русских. Вижу вот прямо сейчас, с грузовика, что лес по сторонам дороги тщательно прорежен, вычищен, вижу, что подлесок аккуратно подстрижен. И разметку дорожную тоже вижу. Это все чрезвычайно напоминает современную мне Германию, вот только это ни в коей мере не радует меня. Поймите, я слишком много знаю для того, чтобы попасться на удочку о вечно пьяных разгильдяях русских. И если виденные мной крестьяне живут в грязи и смраде, в отвратительной бедности, это не из-за свойств их натуры. Это потому, что они на положении рабов и у них нет возможности изменить свою жизнь.

Я никогда не видел ничего зазорного в том, чтобы гордиться подвигом своего народа. И на полном серьезе считал, что те, кто погиб из моей родни, вечно будут жить во мне и моих детях. Возможно, в любой иной ситуации мне были бы близки учения нацизма. Но я русский. Я знаю, что сделали для победы десятки и сотни народностей и национальностей, которые населяли СССР. Русского определяет не национальность, а готовность сражаться и умирать за свою Родину, не более того, но и не менее.

Лично для меня Великая Отечественная — выбор миллионов людей между рабством и свободой. И я не понимаю, почему вдруг здесь этот выбор оказался в пользу первого.