— Думаю, да. Это который еще и плотник?

— Нет, другой. Ничего общего между ними нет. Нельсон — совсем другая история. — После чего он довольно долго объяснял, что эта другая история собой представляет.

— Такое впечатление, что ты ему здорово завидуешь, — сказала она, когда он закончил.

— Пожалуй что да; наверное, я всегда ему завидовал. Мы довольно долго с ним не общались после одной неудачной поездки в Монреаль, я на него тогда дико разозлился, и мы с тех пор виделись только пару раз у него на вернисажах, — впрочем, туда я тоже ходил в надежде познакомиться с какой-нибудь девушкой. Но не суть — сегодня он мне ни с того ни с сего позвонил — скромный такой, милый — и пригласил к себе на вечеринку в пятницу. Такое впечатление, что он снова намерен дружить. Ну и я бы с удовольствием пошел, Сара, но только если ты согласишься поехать туда со мной.

— Не скажу, что это самое изысканное предложение из тех, что я в последнее время получаю, — сказала она, — но так и быть. Почему нет?

Когда они подъехали, у дома Нельсонов стояло совсем немного машин. Несколько мужчин, которые приехали пораньше, нервно расхаживали по гостиной — и пока не начали наливать, один только вид этой комнаты, с тысячами книг, устрашающе глядящих с полок, мог довести, на трезвую-то голову, до нервного срыва. Женщины, судя по всему, шли в большинстве своем на кухню, чтобы помочь Пэт или, точнее, сделать вид, что помогают, потому что Пэт всегда справлялась со всем сама; и Майкл с гордостью повел туда Сару знакомиться.

— Рада вас видеть, Сара, — сказала Пэт, и ей, похоже, действительно приятно было видеть, что у Майкла такая милая молодая девушка, но в глазах ее мелькнула и тень изумления, как будто Майклу было уже за пятьдесят, а вовсе не за сорок, и это ему не понравилось.

Когда он спросил, где Том, она не скрывала своего раздражения:

— Во дворе со своими игрушками — целый день уже играет. Сходи за ним, Майкл, скажи, что мама велела идти домой.

Двор был широкий и длинный, как и все в доме у Нельсонов, и первое, что Майкл заметил в дальнем его конце, была женская фигура: руки сложены на груди, волосы слегка развеваются на ветру; он направился к ней и через несколько секунд узнал Пегги Мэйтленд. Потом он заметил Тома Нельсона: тот сидел рядом на корточках, спиной к ней, и копался в куче грязи с напряженностью мальчишки, занятого игрой в шарики[72]. И только потом он разглядел третью фигуру: метрах в десяти-пятнадцати от Тома на боку, подперев рукой голову, лежал человек, одетый во все джинсовое, — это был Пол.

Все боевые расчеты на искусно созданном поле боя были мертвы. Все допустимые правилами боеприпасы полевая артиллерия уже использовала: два пластмассовых пистолета валялись, разряженные, на траве — пора было заключать мир и поминать павших.

Том Нельсон приветствовал Майкла вполне сердечно — сказал, что рад его видеть, но сразу же бросился объяснять, почти не сдерживая ликования, что только что провел самую прекрасную в своей жизни битву.

— С этим чуваком шутки плохи, — сказал он восхищенно. — Он знает, как прикрыть фланги. — Потом он сказал: — Подожди здесь, Пол, только ничего не трогай. Я схожу за фотоаппаратом, мы напустим немножко дыма и поснимаем.

И побежал к дому.

— Черт возьми, Пол, — сказал Майкл, когда Мэйтленд поднялся и протянул ему руку. — Я бы в жизни не подумал, что ты можешь здесь оказаться.

— Ну, все меняется, — сказал Мэйтленд. — Мы с Томом в последние пару лет очень сдружились. У нас же с ним теперь один галерист; так и познакомились.

— Вот как! Не знал, что у тебя теперь есть галерист, Пол. Это здорово. Поздравляю.

— Ну, я бы не сказал, что они сильно много продали и выставку пока еще тоже не сделали; но это все равно лучше, чем вообще без галереи.

— Ну разумеется, — сказал Майкл. — Отличные новости.

Пол Мэйтленд покрутился туда-сюда, чтобы размять позвоночник, морщась при каждом движении, изгонявшем из его мышц перегибы военных действий, в то время как руки его поправляли повязанный вокруг шеи синий платок.

— Нет, я правда поражен, насколько мне нравится Том, — сказал он. — И как мне нравятся его работы. Я раньше думал, что он какой-то легковесный, что ли. Иллюстратор и все такое. Но чем больше смотришь на его картины, тем больше они на тебя действуют. Знаешь, что он делает в лучших своих работах? У него получается сделать так, что сложные вещи оказываются простыми.

— Ага, — сказал Майкл. — Все так, я тоже часто об этом думал.

Но тут они увидели, как Том Нельсон, с фотоаппаратом в руках, несется вприпрыжку через весь двор, и Пегги Мэйтленд, как девчонка, захлопала от восторга в ладоши.

Час или два спустя, когда вечеринка наконец оживилась — в доме собралось, наверное, человек пятьдесят, — Майкл спросил Сару, все ли у нее хорошо.

— Ну да, — сказала она. — Только, сам понимаешь, тут все настолько старше меня, что я не очень знаю, что должна делать и что говорить.

— Да просто будь самой собой, — сказал он. — Стой тут в образе самой прекрасной девушки на свете, и все остальное приложится. Обещаю.

Среди гостей был историк искусства, работающий над монографией о Нельсоне, был стареющий заслуженный поэт, чья следующая книга должна была выйти ограниченным тиражом по двести долларов экземпляр, с иллюстрациями Тома Нельсона на каждом развороте. Была еще знаменитая актриса с Бродвея, которая говорила, что прилетела в дом Нельсона «как мотылек на пламя», — настолько «растрогана» она была выставкой его живописи в музее Уитни. И был там романист, которого недавно провозгласили автором, не допустившим ни одной художественной ошибки ни в одной из девяти своих книг, — до сегодняшнего дня он не был знаком с Нельсоном, но теперь стал ходить за ним из комнаты в комнату, хлопал его по облаченной в парашютную куртку спине и приговаривал: «Вот именно, солдатик. Вот именно».

После того как Сара «спряталась» на кухне с несколькими другими молодыми людьми, а Майкл начал ощущать воздействие всего того, что он выпил, к нему подгреб Пол Мэйтленд и спросил, что Майкл сейчас поделывает.

— Ищу преподавательскую работу, — ответил он.

— Надо же, и я на это решился, — сказал Пол. — Осенью мы уезжаем в Иллинойс — Том тебе не говорил? — Иллинойский университет в Шампейн-Урбана, или как он там называется[73]. Забавно. — И Пол пригладил усы. — Я всю жизнь клялся, что никогда не стану преподавать, как и ты, наверное; и вот теперь преподавание оказалось единственным приличным занятием в нашем возрасте.