— То так, то так, — кивал Деркшнайдер, — да вот только это первый раз был, когда, меня собаками травили, ладно давайте не будем терять времени, пойдёмте в другой дом.

Так тяжко дело шло, что до наступления темноты обошли всего четыре двора. И везде аудиторы встречали молчаливое и глухое противодействие.

После чего поехали в Рютте, там, в трактире аудиторы и Волков собрались за столом, сидели, обсуждали дела. Выяснилось, что в самой Рютте, ситуация такая же. Мужики так же не хотели ничего говорить. Магистр Крайц, обгладываю куриную ногу, с важностью рассуждал о подлости и глупости мужика. И как тяжело им, аудиторам, тут в Рютте приходится. Волков слушал — слушал и, поняв, куда клонит магистр, произнёс:

— Господа, денег сверх уговора не будет.

Магистр Крайц кинул кость, замолчал, стал вытирать руки полотенцем. Остальные аудиторы тоже молчали.

— Денег вообще может не быть, — продолжал солдат.

Все поглядели на него.

После этой фразы лица городских господ вытянулись так, что солдат даже засмеялся.

— Успокойтесь, господа, не всё так страшно, — он достал из кошеля бумагу, это была доверенность на продажу дома Соллона, и кинул её на стол перед магистром. Тот взял бумагу, внимательно изучил ее и произнес:

— Мы видели этот дом, возможно, мы примем его в погашении части зарплаты.

— Части? — Удивился солдат. — Дом стоит пятьдесят талеров, я надеялся, что вы мне десять талеров вернете.

— Абсурд, — заявил нотариус Деркшнайдер, — Nimia[13].

— Quaestio agitata[14], — произнес солдат.

И все опять с удивлением уставились на него, видя их недоумение Волков добавил:

— Argentum exigit disputationem[15].

— Все равно нужно осмотреть дом, — все еще с удивлением говорил магистр Крайц. — Завтра мы выберем время.

— Время мы выберем сегодня, немедля, — ответил Волков, — и ещё я хотел просить одного из вас взять управление имением на себя, хотя бы на время, пока барон не найдет нового управляющего. Аудиторы стали переглядываться, и магистр, потерев бороду спросил:

— И кого же из нас вы видите управляющим?

— А вот этого господина, — коннетабль указал ножом на самого молодого, — простите, не помню, как вас зовут.

— Меня? — молодой человек опешил. — Я Крутец, Людвиг Крутец.

— У него недостаточно опыта, — предупредил магистр.

— Да, у меня нет опыта работы с такими большими поместьями, — сказал, чуть заикаясь, Людвиг Крутец бухгалтер.

— Зато у вас есть образование, — заявил солдат. — А опыт… — он повернулся и крикнул, — Ёган.

— Да господин, я тут, — появился слуга.

— С завтрашнего дня ты будешь помогать вот этому молодому человеку хоть пару дней. Он будет управляющим… пока.

— Господин, — искренне удивился Ёган, — а как же вы без меня?

— Буду что-нибудь придумывать, ты главное помогай господину Крутецу разобраться в хозяйстве.

— А я все-таки считаю, что господин Крутец молод для столь ответственной должности, — сказал нотариус Деркшнайдер.

— Уважаемый Деркшнайдер, — ответил ему магистр. — Молодость не есть недостаток, тем более заказчик сам выбрал Людвига, и конечно, если он не будет справляться, мы найдем ему замену. В общем, мы принимаем выбор заказчика, но господин коннетабль должен учесть, что наше вознаграждение в этом случае должно быть увеличено.

— Я почему-то знал, что ваша речь этим закончится, — усмехнулся солдат.

Все присутствующие тоже заулыбались.

— И сколько же вы хотите?

— Думаю, что десять талеров будет достаточно.

— Нет, нет, нет, — Волков помотал головой. — Это невозможно, я могу дать только пять.

Аудиторы дружно загалдели.

— Господа, господа, — Волков постучал по столу. — Только пять. Имейте в виду, что и этих пяти у меня нету. Мне придется их искать, пока у меня есть только дом.

Аудиторы переглянулись. Волков умел говорить убедительно. И магистр произнес:

— Ну, хорошо, пять так пять, но дом еще надо оценить.

— Ну, тогда приступим немедленно, — предложил солдат.

Все начали быстро доедать, вытирать губы, допивать из стаканов и вылезать из-за стола, стали выходить на улицу. В углу трактира Волков приметил Сыча, и незаметно дал ему знак идти за ним. Сыч, дремавший в углу за кружкой пива, едва заметно кивнул в ответ.

Они стояли за углом трактира, у забора, под дождем в темноте. Волков опять морщился от запаха Сыча.

— Ну, как тут дела, — спросил он.

— Суета, день-деньской. К трактирщику народ прет валом, он со всем разговаривает.

— А от Соллона кто был?

— Из холопов его никого не было, а если кто другой был, то я того не ведаю.

— Смотри внимательно, мне теперь не только ла Реньи нужен, но еще и Соллон.

— Да это я скумекал.

— Старосты подбивают мужика не разговаривать с городскими. Хочу завтра их под замок посадить. Что думаешь?

— Дело правильное, только сажайте их вместе с семьями.

— С бабами да детьми? Что за дурость? Не зверь же я.

— На первый взгляд оно, конечно, дурость, но ежели приглядеться, то лучше сажать семьями, потому что так правильно. Хотя и не по-людски, по зверски, как вы говорите.

— Ну, ка, объясни.

— Вот, к примеру, староста — он вор, — начал Сыч, — с мужика значит, брал, а барину не отдавал. Значит что?

— Что? — не догадывался Волков.

— А то, что деньга у него есть. Староста, это ведь не Соллон, который дома из камня строит, да коней знатных покупает. Старосты они ж из мужиков, а значит, деньгу бережет, копит. В огороде горшок с серебром пади припрятал, я на то побиться готов.

— И?.. — не понимал Волков.

— Вот вы старосту возьмете, а сыночек его старшенький горшочек откопает, и сбежит куда, и не видать вам тех денежек никогда. А когда вы всю семью в подвал разом посадите, на хлеб да в холод, то через неделю староста от бабьего воя сам поговорить захочет. Баба его ему спокойно сидеть не даст, зад у баб от камней в подвале мёрзнет, уж поверьте, и просить он будет, чтоб семью отпустили, и за это он все вам скажет и без дыбы, и без железа. Все серебришко отдаст. — Объяснял Фриц Ламме.

— А ты молодец, Сыч, — произнес Волков, так и сделаю.