Но как только развязан был мех, шумно вырвались ветры на волю. Подняв бурю, умчали они корабли Одиссея в открытое море. Громкие крики обманувшихся товарищей разбудили Одиссея, и не знал он в отчаянии, что делать, броситься ли в море или оставаться среди спутников. Одиссей покорился судьбе и сидел на палубе, в то время как бурные волны быстро мчали его корабль прямиком назад, к острову уважившего путешественников Эола.

Снова пошел Одиссей ко дворцу повелителя ветров, но теперь с гневом встретил его старец. И холодным душем для грека стали его слова:

Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен.

Эол наяву убедился, что боги перестали поддерживать Одиссея. После этого никакого разговора о помощи путешественникам уже быть не могло.

В исторической проекции эпизод с Эолом следует, видимо, интерпретировать так, что Одиссей утратил поддержку своих прежних друзей, царей других греческих царств, которые (например, Менелай!) не пошли на военный конфликт с «народами моря». Конкретная географическая локализация острова Эола весьма неоднозначна, но, скорей всего, он находился где–то поблизости от Сицилии.

В великом сокрушении сердца отплыли Одиссей и его спутники от Эолова острова. Не надеясь на счастливый конец пути, утратили они бодрость духа. После шестисуточного плавания корабль Одиссея прибыл, однако, в страну лестригонов. Там путники обнаружили прекрасную гавань, но, как ни прекрасна была она, Одиссей не решился войти в нее. Он поместил свой корабль в отдалении от других, около устья залива, и привязал его канатом под одним из утесов. Потом он взобрался на утес и оттуда послал двух своих товарищей (третьим был глашатай) узнать, что за люди живут в этой стране. По гладкой проезжей дороге, по которой доставлялись в город дрова с окружающих гор, скоро подошли они к ключу Артакии, где набирали воду все жившие в близлежащем городе Ламосе. У ключа встретилась им дева исполинского роста, дочь царя Антифата. Она указала им дом своего отца. Всгупив в великолепные царские палаты, встретили они супругу владыки ростом с высокую гору — и ужаснулись. Царица тотчас же послала за мужем. Войдя в дом, тот не стал терять время на расспросы гостей, а сразу же схватил и съел одного из них. Увидя это, остальные бросились назад к своим судам.

В то же время Антифат начал страшно кричать и встревожил весь город. На его крик отовсюду сбежались лестригоны и под началом царя устремились к берегу. С крутых утесов они стали бросать огромные камни. На судах поднялась тревога, ужасный крик убиваемых, треск от крушения снастей. Тут несчастных спутников Одиссея, как рыб, нанизали они на копья и унесли всех в город на съеденье. В то время, как его товарищи гибли в неравном бою, Одиссей взял острый нож и, отсекши крепкий канат, которым он был привязан к утесу, повелел своим спутникам как можно крепче налечь на весла, чтобы избегнуть верной гибели. Так спасся царь Итаки с одним кораблем, другие же все безвозвратно погибли.

Но что это за народность лестригонов? Уже для древних историков это было загадкой. В частности, Фукидид сообщает: «По преданию, древнейшими обитателями Сицилии были жившие в одной ее части киклопы и лестригоны. Кто они были родом, откуда прибыли и куда потом ушли, я ничего не могу сообщить». В отличие от Фукидида мы знаем предысторию племени циклопов — они были потомками ариев и пришли в Южную Европу с территории Русской равнины в IV–III тыс. до н. э. Что же касается лестригонов, то в переводе с греческого их имя означает «прирожденные грабители». Так, по–видимому, называли базировавшихся на Сицилии пиратов. Упоминание их Фукидидом наряду с циклопами связано, наверное, с тем, что последние вели оседлый образ жизни, были прекрасными земледельцами и животноводами, вспомним Полифема!

У Гомера лестригоны внешне очень похожи на циклопов. На основании этого можно высказать предположение, что Одиссей столкнулся с группой пиратов–сикелов, базировавшихся, как и гомеровские циклопы, опять–таки где–то поблизости от Сицилии. Но если лестригонов все–таки нельзя однозначно связывать с народом сикелов, что в общем–то следует из текста Фукидида, то их враждебность по отношению к великому греку в ситуации того времени говорила о поддержке ими той политики, которую диктовали сикелы (или шире «народы моря» в Средиземноморье).

После столь гибельного для ахейцев столкновения с лестригонами в великом сокрушении Одиссей и его товарищи поплыли далее по широкому морю и достигли лесистого острова Эи. Издавна обитала там сладкоречивая нимфа, прекрасная светлокудрая дева

Цирцея, дочь Гелиоса. Выйдя на берег, они оставались на нем два дня и две ночи в тяжкой печали. На третий день поднялся Одиссей и оттуда увидел вдали дым, поднимавшийся от жилища Цирцеи. Долго колебался Одиссей, хотел уже идти в ту сторону, откуда поднимался дым, но решил сначала посоветоваться с друзьями. Посовещавшись между собой, они договорились разделиться на два отряда, по двадцать два человека в каждом. Вождем одного был избран Эврилох, командиром другого стал сам Одиссей. Брошен был жребий, кому отправляться разведывать остров, и пал он на Эв- рилоха.

С грустью удалялся отряд Эврилоха от берега. За горами, в лесу, увидели они дом Цирцеи, сложенный из тесаных камней. Около него толпились волки и львы. Вместо того, чтобы напасть на пришельцев, они подбежали к ним, махали хвостами и всячески ласкались: то были люди, превращенные в зверей волшебницей Цирцеей. Звонко, приятным голосом пела, сидя за вышиванием, богиня. Подали голос ахейцы, и к ним немедленно вышла нимфа, отворила блестящие двери и радушно пригласила их в свой дом. Забыв осторожность, все вступили в жилище богини. Остался один лишь Эврилох, предчувствовавший что–то недоброе. Усадив гостей на прекрасные кресла и стулья, подала им Цирцея смеси из сыра и меда с ячменной мукой и вином. Но к этой смеси подлила она еще волшебного зелья, чтоб совершенно пропала у гостей память об отчизне. Как только отведали они этого напитка, Цирцея прикоснулась к ним своим волшебным жезлом и превратила их в свиней: каждый из них оказался с щетинистой кожей и со свиным рылом, не утратив одного рассудка. Плачущих, заперла их нимфа в закуты и бросила им желудей и буковых орехов.

Эврилох же, не дождавшийся возвращения товарищей, побежал к кораблю с плачевной вестью о бедствии, постигшем его спутников. Долго от горя не мог он вымолвить слова, но, наконец, оправился от страха и рассказал о происшедшем. Выслушав его, Одиссей выхватил меч и отправился выручать своих спутников, правда, пока без готового плана. К своему удивлению, он столкнулся с богом Гермесом, который вежливо приветствовал его и предложил оберег против волшебства Цирцеи. Им оказался пахучий белый цветок с черным корнем, называемый «моли». Только богам мог открыться этот цветок Одиссей с благодарностью принял дар и, продолжив свой путь, вскоре оказался в гостях у Цирцеи. Когда он отведал отравленную пищу, она подняла свой волшебный жезл и прикоснулась к его плечу. «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими». — повелела она. Но благодаря цветку моли, который Одиссей тайно нюхал все время, колдовство не подействовало, и он вскочил, занеся над богиней меч. Тогда Цирцея, плача, упала к его ногам. «Я в изумлении, — воскликнула она, — доверься мне и раздели со мною ложе». Хитроумный Одиссей, однако, прекрасно знал, что колдуньи могут постепенно лишать силы и уничтожать своих возлюбленных, поэтому он заставил Цирцею поклясться в том, что больше она не будет строить ему никаких козней. В ответ она поклялась всеми богами и, приготовив ему омовение, напоив вином из золотых кубков и угостив вкусным ужином, принесенным ключницей, стала готовиться к тому 7, что проведет с ним ночь на пурпурном ложе. Но Одиссей не стал отвечать ей на любовные ласки до тех пор, пока она не освободила всех его спутников и других моряков, заколдованных ею. Как только она сделала все, что он просил, у него уже не было сил ей отказать…